Из комнаты Бланки Эрбет лился тусклый свет, воспринимавшийся зрением указывающей как мерцание, которое постоянно меняло цвет.

Розовый, кобальт, зеленый, желтый, оранжевый, серый, бордовый…

Она распахнула дверь и замерла на пороге, быстро оценивая ситуацию.

И без того маленькая комната незрячей стала еще тесней. Сулла, такой же огромный, как его товарищ, стоял согнувшись, касаясь головой потолка и тянул руки к сидевшей на полу женщине, которая прижимала к себе фигурку Арилы, найденную когда-то Тэо.

Статуэтка в руках Бланки излучала странное сияние, и по стенам ползли нелепые тени, точно комната находилась глубоко под водой и огромные водоросли, а может быть, щупальца неизвестного существа, словно нити колышутся в такт неощутимому течению.

Здесь каждый дюйм был пронизан необычной силой, природы которой Шерон не понимала. Она была не злой и не доброй, но столь мощной, что пламя на ее левой руке стало слабеть, а кости не смогли вкатиться в комнату, как будто кто-то невидимый отталкивал их.

То же самое происходило и с сулла.

Он пытался дотянуться до Бланки, но наткнулся на невидимую преграду и шарил когтистыми руками, стараясь найти брешь в этой нелепой обороне.

– Эй! – позвала Шерон. – Оставь ее!

Сулла повернул голову, и его лицо потекло, изменилось, став лицом старой Ауши. Взгляд старухи впился в указывающую, но Шерон не дрогнула.

И тогда Аушу сменил Йозеф.

– Ах ты, гадина! – процедила девушка.

В Карифе считают, что сулла показывают живым лишь мертвых, но девушка не желала верить в то, что ее учитель мертв.

Она позволила схватить себя за левое запястье, и дар, «прижатый» сиянием статуэтки, оплел белым светом всю ее руку, стал вязким, так что сулла попал в патоку, точно муха.

Очень большая муха.

Шерон, чувствуя, что ее ноги отрываются от пола, на мгновение пожалела, что оставила стилос перед домом. Прежде чем она успела что-то сделать, Бланка вскочила и с силой стукнула фигуркой Арилы по расстеленному ковру, и по всему дому пробежала дрожь, низкая, отдавшаяся в висках Шерон зудящей болью.

Сулла, не удержавшись на ногах, полетел вперед, сломав деревянные перила, и указывающая разорвала контакт, освобождая руку за мгновение до того, как он рухнул вниз, в холл. Он валялся там, слабо барахтаясь, оглушенный и совершенно растерянный, пока еще не опасный, и саранча на стенах громко шуршала сухими жесткими крыльями, волнуясь.

Она спустилась по ступеням, прыгая через одну, и оказалась рядом с незваным гостем в тот момент, когда тот начал подниматься, отряхиваясь от льющегося на него белого света, как отряхивается от влаги мокрая собака. Шерон ударила кулаком левой руки прямо в висок уже вставшего на колени Йозефа, легко проламывая магией ониксовую кость и быстро отворачиваясь от облака песка и шелестящей, разлетавшейся прочь саранчи, покидавшей дом через окна и двери.

Скрестила руки, копя силу, а затем выплеснула ее, и холодный огонь некроманта разошелся во все стороны, сжигая подушки, диван, занавески, насекомых и ту единственную саранчу, в которой пытался скрыться, убежать от нее сулла.

Ониксовый череп разбился, ударившись об каменный пол, острыми зеркальными осколками рассыпался – Шерон победно зарычала, и сама испугалась своей реакции. Злости. Той звериной радости, такой несвойственной ей, которую она испытала, убив это существо.

Чувствуя слабость, ту самую, что когда-то вынудила ее слечь в постель во времена, когда она собиралась преодолеть с друзьями перевал Мышиных гор, Шерон все же заставила себя двигаться.

– Бланка! – крикнула она снизу.