|
Талтос холодно смотрел на карлика. Юрий продолжил рассказ: — Эрон Лайтнер пришел помочь Мэйфейрским ведьмам разобраться в их нескончаемых сварах с духом Лэшера Эрон Лайтнер никогда не знал, когда появится этот дух или каким он предстанет. Достоверно был известен лишь один факт в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году одной из ведьм удалось его вызвать — это произошло в Доннелейте. После того как создание обросло плотью, оно погубило стольких ведьм, что я не смогу привести их число. Позднее Эрон Лайтнер встретился с ним и узнал, что он, Талтос, однажды, еще во времена короля Генриха, был внедрен в человеческое тело и встретил свою гибель в Доннелейте. Именно там, в долине, любил пребывать дух, пока ведьма не призывала его к себе. О таких вещах не говорится ни в одном документе Таламаски — во всяком случае, из тех, что мне известны. Прошло не более трех недель, как это создание было уничтожено. Но бумаги могут храниться в секретных папках, о которых знают лишь избранные. Как только Таламаска получит информацию о перевоплощении Лэшера — терминология в данном случае не имеет значения, — агенты ордена попытаются завладеть им для использования в собственных целях. Ради достижения своей цели они способны хладнокровно и предумышленно пожертвовать жизнью нескольких людей. Я твердо знаю, что Эрон не участвовал в осуществлении их планов и чувствовал себя преданным ими. Вот почему я вас спрашиваю: они знали о вас? Посвящены ли вы в планы Таламаски, ибо, если это так, вы посвящены в оккультные знания высочайшего уровня. — И да и нет, — ответил высокий. — Вы со мной откровенны, не так ли? — Эш, постарайся не говорить загадками, — проворчал карлик. Он тоже откинулся в кресле, позволив коротким ножкам вытянуться совершенно прямо, и сцепил пальцы на твидовом жилете. Воротник рубашки приоткрылся. Искорки света проблескивали в полуприкрытых глазах. — Я просто упомянул об этом, Сэмюэль. Прояви немного терпения. — Высокий человек вздохнул. — Постарайся сам не говорить загадками. Он выглядел несколько раздраженным и обернулся к Юрию. — Позвольте мне ответить на ваш вопрос, Юрий, — сказал он. Тон, каким он произнес его имя, был теплым и чутким. — Люди из Таламаски, возможно, сегодня обо мне ничего не знают. Быть может, только гению дано разгадать, что кроется в архивах ордена, если такие документы и в самом деле существуют. Я никогда не понимал полностью статус или значимость знаний, хранящихся в архивах ордена. Я однажды прочел ряд рукописей, много веков тому назад, и от души смеялся над их содержанием. Но в те времена все письменные языки казались мне наивными и трогательными. Некоторые остались такими и доселе. Юрия эти слова привели в восхищение. Карлик был прав: разумеется, он не устоял перед властью этого существа, утратил способность идти своей стезей, лишился собственного пути — естественного нежелания верить всему. Но это же было неким видом любви, не так ли? Это был такой полный отказ от привычного чувства отчуждения и недоверия, что последующее принятие было похоже на интеллектуальный оргазм. — Какой же язык не заставляет вас смеяться? — спросил Юрий. — Современный сленг, — ответил высокий. — Реализм в художественных произведениях и журналистика Разговорному языку часто недостает искренности. Он утратил все формальные элементы и вместо этого часто прибегает к чрезмерной краткости выражений. В наши времена, когда люди пишут, их язык подчас подобен хриплому свисту, заменяющему мелодии песен, которые они привыкли петь. Юрий рассмеялся. — Думаю, вы правы, — сказал он. — Но это не относится к документам Таламаски. |
