Иоланда постучала еще несколько раз, но никто не выходил. Наконец дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось чье-то лицо. Но щель была такая узкая, что разглядеть, кто стоит за дверью, было невозможно.

– Кто там? – послышался шамкающий, дрожащий голос. – Кто стучит ко мне в дверь?

– Путники, которые нуждаются в убежище, – ответила Иоланда. – Один из нас болен.

Дверь приоткрылась шире, и стало видно, что за ней стоит древняя старушка, вся седая и с таким сморщенным лицом, что сразу было видно: зубы у нее давно выпали. Одета она была в какие-то лохмотья.

– Смотри-ка, тут девчонка, – сказала она. – Вот уж не думала, что ко мне может постучаться девчонка. А кто-нибудь еще с тобой есть?

– Нас четверо. Один из нас болен.

Старушка распахнула дверь.

– Тогда входи, дитя мое. И остальные тоже пусть войдут. Старуха Нэн никогда не отказывает в крове тем, кто в нем нуждается. Особенно больным. Заходите и садитесь поближе к огню, а в скором времени я вас чем-нибудь покормлю, хотя за вкус не ручаюсь.

Харкорт и Шишковатый подняли аббата и внесли его в хижину, а старуха Нэн закрыла за ними дверь. Хижина была крохотная, но все же немного больше, чем она казалась снаружи. В очаге пылал огонь, рядом лежал запас дров. Пол был земляной, и в стенах зияли огромные щели, в которых свистел ветер, но у огня было тепло и сухо. Перед очагом стоял единственный плетеный стул, а у стены – убогая низкая кровать. В углу был большой, прочный стол, на котором валялись миски, кружки и несколько ложек; там, где стол упирался в стену, лежали стопкой несколько свитков пергамента.

Старуха, что-то приговаривая про себя, семенила впереди Харкорта и Шишковатого.

– Положите его вон туда, – сказала она, указав на кровать, – и снимите с него мокрую одежду. Я сейчас найду овчины, чтобы его укрыть. Бедный человек, что это с ним?

– Мадам, его укусила и поцарапала гарпия, – ответил Шишковатый.

– Ох уж эти злобные твари. – воскликнула старуха Нэн. – Они хуже всех. Такие грязные, что даже дотронуться до них смертельно опасно, и воняют за версту.

Харкорт и Шишковатый уложили аббата на кровать, и старуха Нэн, разглядев его; удивленно сказала:

– Да он из духовных! Как же это его сюда занесло? Здесь таким, как он, вовсе не место.

И она поспешно перекрестилась.

– Он здесь по богоугодному делу, – объяснил Харкорт. – Он аббат из аббатства, что на том берегу реки.

– Аббат! – воскликнула она. – Аббат у меня в доме!

– Ты что-то говорила про овчины, – напомнил ей Харкорт.

– И то правда, – спохватилась она. – Сейчас принесу.

Шишковатый раздел аббата, и старуха Нэн, принеся откуда-то несколько овчин, одной из них обтерла его досуха, а остальными укрыла.

– Он или спит, или в бреду, – сказал Шишковатый Харкорту, – Все время что-то бормочет.

Попугай устроился на спинке стула перед очагом, но старуха Нэн, направляясь к очагу, чтобы помешать в горшке, сердито столкнула его оттуда.

– Откуда взялась тут эта птица? – сердито спросила она. – Раньше ее здесь не было.

– Она с нами, – ответил Харкорт. – Это птица аббата.

– Ну, тогда ладно. Только зачем аббату такая нелепая птица?

– По-моему, она ему вовсе не нужна, – сказала Иоланда. – Она сама за ним увязалась.

Старуха, склонившись над огнем, мешала что-то в горшке.