|
– Ладно, давай сформулирую прямо и коротко, – задумчиво произнес он. – Ты не скучаешь по Дженни-Мэй Батлер. Мы оба захохотали, и я впервые за все это время перестала испытывать угрызения совести. – Зачем, по-твоему, ты пришла сюда? – серьезно спросил мистер Бартон, когда мы отсмеялись. – Потому что мне нужны ответы. – Какие ответы? Я постаралась сформулировать: – Где находится скотч, который мы так и не нашли прошлым вечером? Куда делась Дженни-Мэй Батлер? Почему один из моих носков вечно пропадает в стиральной машине? – И ты полагаешь, я смогу тебе сказать, где все эти вещи? – Не конкретно о каждой, но некие общие указания меня бы устроили, мистер Бартон. Он улыбнулся: – Позволь мне задать несколько вопросов, и, быть может, в твоих ответах мы вместе отыщем то, что ты хотела бы выяснить. – О'кей. Если считаете, что это поможет, давайте попробуем. – Зачем тебе знать, куда деваются вещи? – Мне это необходимо. – Почему тебе кажется, будто это необходимо? – А почему вам кажется, что вы должны задавать мне вопросы? Мистер Бартон моргнул и помолчал на секунду дольше, чем ему бы хотелось, – так мне показалось. – Это моя работа, мне за нее деньги платят. – Платят деньги?! – Я выкатила глаза. – Мистер Бартон, вы могли бы заняться любой простой работой и получать за нее деньги, но все же решили проучиться – сколько же, десять миллионов лет? – чтобы получить все эти бумажки, которыми украсили стены. – Я бросила взгляд на его дипломы в рамочках. – То есть я хочу сказать, что вы прошли всю эту бесконечную учебу, сдали все экзамены, задали все вопросы не только потому, что за это платят. Он усмехнулся и посмотрел на меня. Похоже, не знал, что ответить. Поэтому мы молчали минуты две. В конце концов он взял ручку и блокнот, пододвинул их мне и снова облокотился на колени. – Мне нравится разговаривать с людьми, всегда нравилось. По моим наблюдениям, рассказывая о себе, они узнают вещи, которых до того не знали. Это нечто вроде самолечения. Я задаю людям вопросы, потому что мне нравится им помогать. – Так и я. – Ты считаешь, что, задавая вопросы о Дженни-Мэй, ты помогаешь ей или, может, ее родителям? – Он постарался скрыть смущение, притаившееся у него в глазах. – Нет, я помогаю самой себе. – Каким образом? Разве тот факт, что ты не находишь ответов, не разочаровывает тебя еще больше? – Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место. – Разве не все потерянное лежит не на своем месте? – Положить что-то не туда, куда надо, – значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу. Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь. – Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их? – Кто, например? – Вопрос задал я. – Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно. – Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются? – Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда. – То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи? Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. |
