|
Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду: – В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало. Он и глазом не моргнул: – Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче – представлять, будто она там? – Господи! – Я тяжко вздохнула. – Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче. Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул. – Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой? – А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое? – Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить? – А почему ты решила, будто я так не думаю? – Вы – психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прийти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, – результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу. – Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить. – А меня вы можете склеить? – Ты же не сломана, Сэнди. – Таков ваш медицинской диагноз? – Я не врач. – Но вы же «лекарь разума», разве не так? – Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза. Тишина. – Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно? Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел. – У вас есть девушка, мистер Бартон? Он наморщил лоб: – По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения. Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил: – Нет, у меня нет девушки. – А вы хотите, чтобы была? Он задумался: – Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? – Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось. Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это. – Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься. Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает. Явно пришло время рисовать чертиков. – Я вам действую на нервы, да? Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение. Я попыталась объяснить еще раз: – Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ. – Я понимаю, – проговорил он мягко. – Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу. Он задумался: – Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди. – Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте. Он хохотал, пока время сеанса не истекло. Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло. |
