— Но у нас денег не хватит, — сказал Кирка, и по его голосу я понял, что он испытывает те же чувства, что и я.

— Да я не заломлю, чего с вас брать. Просто охота, чтоб молодым достался.

Сердце у меня вздрогнуло.

Кирка шумно выдохнул, выпустив целый клуб пара.

— Да вы посмотрите, пойдемте, — уже снова улыбаясь, сказал дядька. — Здесь близко, на Курской.

По крутой темной лестнице мы поднялись на третий этаж. Дядька достал ключ и сказал каким-то заговорщицким тоном:

— Меня Иваном Николаевичем зовут, вы уж меня так дома и величайте. И сами назовитесь.

— Я — Кирилл, а он — Валентин.

— Вот и хорошо, хорошо. Вы уж так… хозяйке моей постарайтесь показаться.

Вслед за Иваном Николаевичем мы вошли в тесную прихожую. Долго топтались на коврике, вытирая ноги. А Иван Николаевич преувеличенно веселым голосом закричал в недлинный коридорчик:

— Маша, Машенька!

Высокая худощавая женщина медленно прошла по коридорчику к нам в переднюю. Мы поздоровались, она ответила только наклоном головы.

— Маша, вот я мальчиков привел, хорошие мальчики, — продам им Колин мотоциклик. Чего уж теперь… — он не закончил фразы, а только безнадежно махнул рукой.

Женщина подошла поближе и внимательно посмотрела на каждого из нас. Лицо у нее было старое, но красивое, а глаза — какие-то неподвижные.

— Мойте руки, будем обедать, — вдруг сказала она высоким чистым голосом и, повернувшись, пошла по коридору.

Иван Николаевич подмигнул нам и шепнул:

— Раздевайтесь, ребята.

Мы сидели за круглым столом в большой светлой комнате, а с портрета на стене на нас смотрел, улыбаясь, лейтенант в пилотке набекрень; на гимнастерке лейтенанта было два ордена Красной Звезды и несколько медалей. Я узнал в этом лейтенанте того самого парня, который сфотографировался на фоне берез, сидя на вело-мото.

Мы почти ничего не ели, хотя обед был вкусный — и борщ, и жаркое. Очень уж не терпелось посмотреть вело-мото.

Наконец обед закончился. Иван Николаевич закурил свою беломорину. Мы сказали «спасибо».

— Машенька, так мы пойдем, посмотрим. Должны же ребята видеть, что покупают, — сказал он тихо.

— Отдай им так. Зачем тебе деньги? — она посмотрела на портрет лейтенанта на стене.

— Да я ведь немного с них прошу. А так отдавать нельзя, ценить не будут. Ну, пойдем.

Мы надели пальто и по черной лестнице спустились во двор. Иван Николаевич отомкнул дверь сарая. И в уже тускнеющем свете зимнего дня мы увидели вело-мото. Он стоял на хромированной подставке, поблескивая голубым лаком щитков и бачка, и, задрав переднее колесо, казалось, приготовился к прыжку. Нет, это был не какой-то там ржавый велосипедишко, о котором мы мечтали. У него были толстенькие колеса и два седла — переднее и заднее. От мотора шла цепь к заднему колесу. Он соединял в себе сразу достоинства велосипеда и мотоцикла. Да, это была машина! Такая даже не снилась нам.

— А ну, сядь. Не высоко будет, — сказал мне Иван Николаевич.

Я торопливо и неловко сел в черное кожаное седло, дрожащими руками взялся за холодные, покрытые резиной рукоятки, руля и замер…

Потом сел Кирка. Нос у него покраснел, губа была прикушена так, что стала белая.

— Ну вот, ребята, — сказал Иван Николаевич. — Нравится?

Я только кивнул.

— Мы его купим, — вдруг решительно сказал Кирка.