– Если вернется, налей ему целый ритон кипрского, чтобы выпил за меня, – сказала она.

Зная, что ее не будет несколько дней, Дагон был особенно пылок этой ночью. Другие женщины никогда не интересовали его. Хотя, наверное, были и такие в чужих портах во время его торговых плаваний, да и она порой в его отсутствие принимала мужчин, но с тех пор, как он отказался от разъездов и занялся посредничеством, они принадлежали только друг другу. Но нынче ее мысли были направлены к горе Атабирис и на четверть века назад.

Она проснулась еще до того, как поднялись рабы. В темноте взяла головню из домашнего очага и зажгла светильник, умылась холодной водой, чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, оделась по‑дорожному и опустилась на колени перед домашним алтарем. Изображение Богини было искусно выполнено самим Дагоном. В неровном свете лампы Госпожа Двойной Секиры, держащая на руках божественного сына, казалась живой, а за спиной ее, в стенной нише, словно бы открывалось окно в Бесконечность.

Помолившись, Эрисса стала собираться в дорогу: надела длинную юбку и вязаную кофту с открытой грудью, обула крепкие сандалии, волосы связала узлом на затылке, прицепила к поясу нож и сумку с припасами. Поела хлеба с сыром, запила чашкой вина с водой. Тихонько, стараясь не разбудить, вошла в комнаты к детям и поцеловала их. Два мальчика и две девочки в возрасте от семнадцати (скоро невеста, о, девственная Бритомартис, тот самый возраст, когда бог избрал ее!) до пухлой трехлетки. И лишь в дороге сообразила, что не попрощалась с мужем.

В синих глубинах запада еще горели несколько звезд, но восток засветлел, засверкала роса, защебетали птицы. Их дом находился на окраине города, недалеко от гавани, так что густые заросли фиговых, гранатовых и оливковых деревьев быстро скрыли из виду всякое жилье.

Когда она выбрала место для дома, Дагон колебался: «Лучше жить в городе, под защитой стен. Год от года растет число пиратов, а здесь нам никто не поможет».

Она грустно засмеялась и сказала твердо и решительно: «После того, что мы пережили, дорогой, нам ли бояться пиратов?»

Диагон был не из робких сухопутных жителей, что идут на поводу у женских желаний, и ей пришлось объяснить: «Мы построим надежный дом и наймем надежных людей, чтобы его защищать. Любое нападение мы сумеем отбить и вызовем дымовым сигналом помощь из города. А для того, чтобы вырастить священных быков, мне нужно много‑много простора вокруг!»

Дом остался позади, она шла по тропе вдоль луга, на котором паслось ее стадо. От травы поднимался пар, одни коровы дремали, к щедрому вымени других неуклюже прильнули телята. И Отец Минотавров был здесь – он стоял под высоким деревом, верхушка которого уже осветилась первыми лучами. Эрисса остановилась на мгновение, залюбовавшись его великолепными рогами. Кожа у быка пятнистая, как травяной ковер в тенистом лесу, мышцы движутся под ней мягко, словно морские волны в штиль. Господи! Ей до боли захотелось исполнить священный танец.

Нельзя. Бог, от которого она зачала Девкалиона, отнял у не право служить танцем Богине, а право обучать танцу молодых у нее отняло само время.

Раб, пасший свиней, почтительно поклонился Эриссе. Она на ходу благословила его, хотя, строго говоря, не имела права этого делать: ведь она была никакая не жрица, а просто мудрая и искушенная в медицине и магии женщина.

Но и мудрой женщине не обойтись без божественной помощи, поэтому Эрисса и решила восстановить здесь, на Малате, некоторые обряды древних культов: ведь она сама в девичестве танцевала с быками для Госпожи и оставалась ей верна даже после того, как ее избрал бог – да, для людей она была чем‑то большим, чем знахарка.

Дагон, например, особенно в первые годы, крепко побаивался ее и считал источником своих торговых удач. Эрисса улыбнулась, вспомнив об этом.

Она уходила все дальше и дальше в глубь острова.