– донжон, да ещё и в столь неурочный час. Предрассветная вахта, которую сами караульные называли не иначе как «собачьей», была тягомотнее самого безжалостного разноса от начальства. Холод и сырость пробирают до костей, сколь не одевай тёплого под казённый мундир, а с хмельным тут строго. Не прикорнёшь в уголке, да и отлучиться некуда – подземелье, знаете ли. А сама природа людская так и затягивает в блаженную дрёму… Облицованные грубым камнем галереи и камеры сочились влагой. Офицер со злорадством представлял, как наместник поскользнётся и вьедет хотя бы в вот эту зловонную лужу, которая постоянно натекала из коридора с пересыльными каторжанами. Вообще‑то он мужик не злой, наместник‑то, жить можно. Только зачем начальству самому лезть в этакие малоприятные места…

– Осторожнее, ваше превосходительство, не вляпайтесь. Сколько ни убирали, сколько ни засыпали – всё без толку. Видать, так и должно быть. Задержавшись немного, чтобы перевести дух, на уровне, где содержались убийцы и мздоимцы, пошли далее. Когда миновали очередной пролёт лестницы, стало ясно, что офицер, наместник и его советник спускаются на последний ярус, в котором должна содержаться самая серьёзная публика. «Политические» – шёпотом называли таких постояльцев стражники и старались держаться от дверей камер подалее. Оно и понятно – в такие дела простому люду никак лезть нельзя. Дворянам и познатнее доводилось выходить отсюда прямиком на плаху, а с прочими и вовсе разбираться не будут. Хоть словцом перебросишься – свои же и донесут. Правда, «политический» ярус давненько пустовал, только вот нынче утром привели чёрного мага и вежливо попросили зайти в камеру. Сержант и стражники панически боялись подойти ближе, чем на несколько шагов, словно опасались подхватить неведомую заразу. Правда, дежурный офицер, лично принимавший сопроводительные бумаги, посчитал, что такую птицу камень и железо не удержат, но свои опасные мысли оставил при себе, к тому же его мнением никто и не думал поинтересоваться. Вот и пришли. Толстая дубовая дверь, дерева не видно из‑под мощных железных полос впритык. Замки, которые размерами подошли бы доброму купцу на склад. Да охранный знак по центру. Вот знак – это дело. Из чистого горного серебра, заговорённый в Магической Гильдии сторожевыми заклятьями, проверенный трижды на обычной двери. Так просто не минёшь его, так просто не обманешь. Но это против простых смертных да местных колдунов действует. А некромансер, когда заходил, глянул на знак, да улыбнулся только. Ну вы, дескать, точно дети малые – чем бы ни тешились. Офицер, конечно, ничего этакого вслух не сказал, только ключами загремел, отпирая гномьей работы замки и засовы. Махнул было ближайшим стражникам, – заходите, мол. Как и положено, охрану начальству. Однако, наместник небрежным жестом остановил его.

– Тут дело деликатное, – чужих ушей не любит. Всем отойти в конец коридора, а вы, капитан, лично смотрите, чтоб ни одна живая душа и близко не подошла. Офицер отдал честь, в душе сильно сомневаясь, что найдётся такая живая душа, которая по доброй воле в такие дела полезет. Он отдал светильник начальству и, обнажив положенную по должности шпагу, встал рядом с советником шагах в десяти от двери. Наместник, чуть нагнув голову, ещё немного подумал и, незаметно вздохнув, толкнул дверь.

Заключённый, как видимо, не удивился приходу столь высокого гостя. Лишь покивал головой своим мыслям. Внимательно оглядев наместника, ярл (а это был он) отметил про себя невыспавшееся лицо и покрасневшие глаза. Легчайшим движением губ он превратил свой мерцающий шар в сияющее подобие люстры под заплесневелым сводчатым потолком, а затем соизволил встать. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.