Но я не могла пошевелиться, лежа под одеялом. Он сорвал его с кровати, грубо стащил меня на пол и начал расстегивать пряжку своего широкого кожаного ремня.

— Становись на колени, — приказал он. — Становись на колени рядом с кроватью и подними свою ночнушку.

— Я не хотела, папочка. Я больше не буду читать, обещаю, — взмолилась я. Это было до того, как я поклялась, что он никогда не увидит меня плачущей. В своей кровати в другом углу комнаты зашевелилась Труди.

— Что случилось?

— Спи, — прорычал наш папочка.

Зарывшись лицом в простыни, я захныкала.

— Это больше не повторится, папочка, честное слово.

— Это уж точно, ты, маленькая дрянь! Наклонись.

Я крепче обхватила Джеймса за шею, в тысячный раз вспоминая и всем существом ощущая удары ремня по ягодицам. Твердая кожа впивалась в мою нежную детскую плоть, и я чувствовала, как по ногам потекла кровь. Я слышала, как кричу от боли, как молю о прощении.

— Я не буду больше читать, папочка, обещаю.

И я действительно перестала читать, на долгое время. Учительница терялась в догадках, почему печатные слова перестали интересовать ее лучшую ученицу.

— Должно быть, на тебя что-то нашло, — вздыхала она.

Вероятно, истерические всхлипы Труди заставили его остановиться, а может быть, он просто устал. Этого я никогда не узнаю. Я все еще стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыни, когда услышала, что он спускается вниз, и это были для меня самые благословенные звуки.

— Спасибо тебе, Господи! — выдохнула я.

Я освободилась из объятий Джеймса и зашагала по песку. Сердце у меня билось, как птица в клетке, а ноги дрожали. Мои туфли захлебывались пенным прибоем, но я не обращала на него внимания.

Джеймс догнал меня и схватил за руку.

— Дорогая, что случилось? Что ты только что сказала? «Спасибо тебе, Господи», — за что?

— Ни за что. — Оказывается, я говорила вслух.

— Ты вся дрожишь. Как это ни за что? — Он грустно смотрел на меня. — Почему ты все от меня скрываешь?

— Потому что есть вещи, знать которые тебе незачем.

— Если мы поженимся, то мы должны знать друг о друге все.

Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его — не слышать вообще ничего , — и закричала:

— Кто сказал, что мы поженимся? Я не говорила. Когда ты затронул эту тему в прошлое воскресенье, я ответила, что нам лучше поговорить об этом в другой раз. И я не имела в виду, что этот «раз» наступит так быстро, всего через несколько дней.

— Дорогая, у тебя промокли ноги. — Прежде чем я успела сообразить, что происходит, он подхватил меня на руки и перенес на сухой песок. Он присел рядом со мной на корточки и начал снимать с меня мокрые туфли. — Мы с тобой запутались, Милли, — сказал он.

— У тебя все было в полном порядке, когда мы встретились. Если теперь ты запутался, то в этом, получается, виновата я.

Он погладил меня по голове.

— Так оно и есть, наверное. Вы сводите меня с ума, Милли Камерон.

Прижавшись к нему, я отдыхала. Может, это не такая уж плохая идея — выйти за него замуж, хотя мне придется крепко подумать, прежде чем решиться завести детей. С ним так хорошо, так спокойно и легко. Но ведь трудно сыскать мужа милее Гэри, с которым я умирала от тоски, да и отец, вероятно, был нежным, как весенний дождь, когда ухаживал за мамой.

Джеймс явно обиделся, когда на следующий день я потребовала, чтобы он ушел сразу же после ленча.

— Я думал, что мы проведем воскресенье вместе, — с несчастным видом произнес он.

Но я стояла на своем.

— Я убираю квартиру своей тетушки.