Глаза его горели, тонкие ноздри подрагивали от гнева. Дневник словно жег ему руки. Эти строчки показались бы ему просто трогательными и милыми, если бы Магда так открыто не обвиняла его во всех своих несчастьях. Теперь с его глаз словно спала пелена. Нет, он не собирается становиться перед ней на колени! Это она, а не он, виновата во всех их бедах.

Эсмонд Морнбьюри всегда был эгоистом. Только одной женщине удалось пробудить в нем лучшие чувства, но теперь она лежала в склепе замка Шафтли.

Внезапно он разорвал ее дневник надвое и швырнул ей в лицо.

— Вы только попусту тратите время, кропая подобную чушь, мадам! — прорычал он. — Даже если вы ненавидите меня, меня это совершенно не волнует, уж поверьте.

Белая как мел, за исключением порозовевших рубцов, она вскочила и выбежала в соседнюю комнату.

— Я всегда буду вас ненавидеть! — прокричала она ему оттуда. Надежда и желание пробудить в нем нежность сразу потонули в захлестнувшей ее волне неприязни. Как же он ее ненавидит!

Эсмонд прошел следом за ней в спальню. Он с трудом разглядел ее, так как в комнате царил полумрак. Магда лежала ничком на кровати, спрятав заплаканное лицо в подушках. Она лежала молча, словно в оцепенении, платье ее примялось, голубая лента в волосах развязалась.

Эсмонд подошел к кровати.

— Вообще-то я пришел проведать тебя и попрощаться, — грубовато сказал он, — завтра утром, когда ты проснешься, я уже уеду.

Она повернулась, уже не заботясь о том, как выглядит ее лицо.

— Ну и уезжай… уезжай… мне все равно. Я не собираюсь о тебе горевать.

— Что ж, прекрасно, — он натянуто засмеялся. — Кажется, наша ненависть вполне взаимна.

— Лучше бы я вернулась к своему мерзкому отчиму в Страуд, чем осталась в этом доме! — с трудом подавив слезы, сказала она.

— Тем не менее вы останетесь здесь, — сухо сказал он. — Вы — леди Морнбьюри и должны помнить об этом и вести себя соответственно. Мало вы уже причинили мне вреда и неприятностей? Я…

— А я? Вы обо мне хоть раз подумали? — спросила она, сдувая волосы с разгоряченного лица.

— Нет, мадам. Я предпочитаю думать только о себе, — искренне сказал он. — Впрочем, не будем углубляться. Уже слишком поздно. Ограничусь лишь тем, что дам вам кое-какие наставления. После моего отъезда доктор Ридпат привезет в имение голландского хирурга. Попрошу вас подчиняться им обоим и делать все так, как они сочтут нужным.

Она безрадостно засмеялась.

— Вы так жаждете вернуть мою красоту?

— Не подумайте — не для себя. Только чтобы избежать лишних расспросов, когда я вернусь и мы будем жить вместе…

Она на некоторое время примолкла. Потом вдруг словно очнулась:

— Но я имею право отказаться от этих новых мучений. Может, я не верю, что докторам под силу исправить мое лицо.

— Это уж им решать. Если вы откажетесь от их помощи, поверьте, вы об этом горько пожалеете, — угрожающим тоном сказал Эсмонд.

Она снова расхохоталась и сверкнула на него глазами.

— Меня уже невозможно заставить о чем-либо пожалеть. Однажды я уже раскаялась, что помогла обмануть вас. Я просила у Господа прощения за то, что позволила выдать себя за девушку с портрета. Но теперь мне все равно. Я буду даже рада, если причиню вам страдание. Вы — точно такой, как я написала в своем дневнике, вы — зверь.