|
И правда, к Мефу и Дафне уже неделю приходила крыса — мокрая и бесстрашная. Было непонятно, откуда она берется и как проникает внутрь, пока Меф не увидел собственными глазами. Крыса приходила из унитаза! Потом Меф разобрался, в чем дело. В унитазе вода стоит только в одном месте, пробкой, а дальше труба полая и идет с малым уклоном. Меф терпеть ее не мог, а Дафна, напротив, жалела и подкармливала. Чимоданов шатался по комнате и скучал. Согнав кота прицельным пинком, он обрушился на стул. — Никто не хочет прикола? — радостно спросил он. Все с беспокойством уставились на Петруччо, зная, что приколом может оказаться даже граната без чеки. — Сегодня я иду: вижу вначале повешенную кошку, потом дохлую ворону, а потом понимаю, что это просто привязанная к дереву ленточка. Во какие бывают глюки! Ну как? — Чимоданов с торжеством огляделся, не встретил ни в ком интереса и, помрачнев, потребовал свою долю супа. — Жри прямо из кастрюли, Чемодан! — посоветовал Меф. Тревожно покосился на Дафну и поправился: — Я хотел сказал: кушай из кастрюльки, Петя! У нас закончились чистенькие тарелочки! Мальчик Петя стал кушать из кастрюльки, производя ужасные всасывающие звуки. — Катя говорит: вытирать об себя руки некультурно! — внезапно произнес Мошкин, глядя на Чимоданова. Петруччо перестал жевать. Изо рта у него свисала капуста. — Какая еще Катя? Женщина — ребро! В костях мозга нет! — Катя говорит: в костях — костный мозг! — сразу возразил Мошкин. — Кто твоя Катя? Профессор? — Неа. Катя учится с ним в полиграфе, — объяснил Меф с улыбкой. — Это та, которая у него маечку взяла постирать? У, змеища, издали подбиралась! — буркнул Чимоданов. Даф молча показала пальцем на обои, на которых фломастером было выведено: Сказав гадость о ком-то, ты сказал ее о себе. — Светлая пропаганда! — проворчал Чимоданов. — А мне по барабану! Все равно змеища! Евгеша довольно заулыбался. Для него Катя была настоящим сокровищем. Наконец-то Мошкин всегда знал чего хотеть и имел кучу готовых мнений. С этой же Катей, кстати, связана была занятная история. Мошкин рассказывал ее так: «Еду в институт и вижу по дороге парня в зеленой куртке с оранжевыми карманами и желтыми рукавами. Натурально попутай, да? Я смотрю и думаю: неужели найдется еще хоть один придурок, который эту куртку купит? Потом пришел, а Катя встречает меня в такой же куртке!» «Постой, — осторожно спросила Дафна, — а твоя осенняя куртка… ну в которой ты вчера приходил… она разве не…?» — Так это она и есть. Катя мне ее передарила. Она ей велика оказалась, — ответил Мошкин с робкой улыбкой. Когда мальчик Петя Чимоданов съел все, что имелось в кастрюльке, они с Мефом стали вспоминать про вчерашний дождь и спорить, кто больше намокает: человек, который идет под дождем, или человек, который бежит. Меф утверждал, что который бежит, потому что он еще и грудью капли сшибает. «Зато он меньше времени под дождем проводит!» — напирал Чимоданов. Мошкин не вмешивался. Он только вспоминал, как шагал вчера по огромной луже, в которую превратилась 2-я Хуторская улица, останавливался и спрашивал: «Когда ты совсем мокрый, дождя можно уже не бояться? Да?» Пока они препирались, соскучившаяся Дафна пела Депресняку колыбельную: «Спи моя гадость, усни!» Бывали случаи, когда Чимоданов и Меф спорили о какой-нибудь ерунде часа по два, и Даф, зевая, отправлялась спать, оставив их выяснять, сохранится ли человеческая культура, если пять мужчин и пять женщин попадут на необитаемую планету, не имея даже гвоздя и шариковой ручки, или не сохранится. |
