Когда прекращается доступ к органу чувств, это чувство перестает действовать (хотя никогда — на сто процентов: даже в темной комнате мы видим какие-то пятна перед глазами и в полной тишине слышим неопределенный гул… такие „фантомные сигналы“ означают лишь, что каналы восприятия исправны и действуют). Но с мозгом этого не происходит — к счастью или к несчастью, в зависимости от ситуации. К счастью, если вы застряли в положении, внушающем вам скуку, вы можете воспользоваться своим шестым чувством, чтобы спланировать работу на завтра, или подумать, какой стала бы жизнь, если бы вы выиграли главный приз в лотерее штата или приз „Ридерс дайджест“, или поразмышлять о том, что носит — или не носит — сексуальная мисс Хепплвейт под своими облегающими платьями. С другой стороны, постоянное функционирование мозга может стать сомнительным преимуществом. Спросите страдающих бессонницей.

Тех, кто утверждает, что фильмы ужасов их не пугают, я прошу проделать следующий простой опыт. Сходите на такой фильм, как „Ночь живых мертвецов“, в одиночестве (вы замечали, что на фильмы ужасов ходят обычно не просто парами или группами, но целыми сворами?). Потом садитесь в свою машину и поезжайте к старому полуразвалившемуся дому — такие есть в каждом городе (за исключением Степфорда, штат Коннектикут, но там у жителей были свои проблемы). Зайдите в дом. Поднимитесь на чердак. Сядьте. Вслушайтесь в стон и скрип рассохшихся половиц. Отметьте, как похожи эти звуки на то, что кто-то… или что-то… поднимается по лестнице. Почувствуйте запах плесени. Запах гнили. Разложения. Подумайте о фильме, который вы посмотрели. Подумайте, что вы сидите и не видите… как что-то тянет грязные изогнутые когти к вашему плечу… или к горлу…

Благодаря темноте такой опыт может весьма способствовать вашему просвещению.

Страх темноты — самый детский из всех страхов. Страшные истории обычно рассказываются „у лагерного костра“ или по крайней мере после захода солнца, потому что тому, что смехотворно в ярком свете, трудно улыбнуться при звездах. Это знает и это использует любой создатель фильмов или романов ужасов — это одна из самых лучших точек для приложения силы, там воздействие ужаса наиболее заметно. Особенно справедливо это в отношении кинематографистов, и самый естественный страх, который может использовать режиссер, это страх темноты, потому что по самой своей природе фильмы смотрят в темноте.

Майкл Канталупо, помощник редактора „Эверест Хаус“, напомнил мне о приеме, который использовался на первом прокате „Дождись темноты“ (Wait Until Dark) — прокатывали на первых экранах, и в контексте нашего разговора я должен об этом рассказать. Последние пятнадцать — двадцать минут поистине ужасны благодаря великолепной игре Одри Хепберн и Алана Аркина (по моему мнению, Алан Аркин в роли Гарри Роата-младшего из Скарсдейла — лучший злодей в кино; его игра сравнима только с игрой Питера Лорри в „М“, а то и лучше), а также благодаря приему, к которому обращается сюжет Фредерика Нотта.

Хепберн в попытках спасти жизнь разбивает все лампы в квартире и прихожей, чтобы они со зрячим Аркином были на равных. Беда в том, что об одной лампочке она забывает — но, вероятно, мы с вами тоже о ней бы не вспомнили. Это лампочка в холодильнике.

В кинотеатрах прием заключался в том, что выключались все огни, за исключением надписи „ВЫХОД“ над дверью. До того как я посмотрел финал „Дождись темноты“, мне и невдомек было, как много света в наших кинотеатрах, даже когда идет фильм. В новых кинотеатрах есть крошечные тусклые лампы под потолком, а в старых — грубоватые, но милые факелы на стенах. В случае необходимости всегда можно после посещения туалета найти свое место при свете самого экрана. Но на последних десяти минутах „Дождись темноты“, снятых в абсолютно темном помещении, это невозможно.