|
И вот папа уступает. Уступает, разумеется, не сразу, но всё же сдаётся… – Как ты меня достал! Ну… Э, девушка, покажите нам вон ту обезьяну! – Это медведь, пап!.. – Сколько с меня? Медведя засовывают в пакет с названием магазина. – Спасибо за покупку! – говорят отцу. – Спасибо не булькает! Они идут. У отца в руках пиво, у него – медведь, маленький медведь с выпуклыми пуговичными глазами, которого он всё время нюхает, хотя медведь пахнет нитками и красителем. И больше ничем. Почему медведь зелёный? Разве бывают зелёные медведи? И… разве можно всю жизнь любить зелёного дешёвого медведя? Но, оказывается, можно… Хотя кто сказал, что мы любим вещи вне воспоминаний о них? Всё это Гуннио, разумеется, не помнил… Разве что иногда во сне мелькало что–то туманное. Но медведя он любил, неопределённо ощущая, что он как–то связан с его прошлым, с его самыми лучшими днями, которые остались где–то позади. Он не расстался с ним даже тогда, когда, одетый нелепейшим образом – в широченные шорты и майку с пивной эмблемой не существующей в Средневековье компании, – он очутился на пыльной дороге в получасе ходьбы от Арапса. Медведь, глубоко запрятанный в правом кармане шортов и уткнувшийся носом–пуговицей в колоннообразную ногу Гуннио, стал единственной нитью, которая скрепляла его прошлое и настоящее. *** Шурасино, самый юный магистр воздушной магии за всю историю Борея, был почти на восемьдесят восемь процентов убеждён, что с духами эфира лучше не связываться. С другой стороны, никакого другого способа заделать многочисленные щели пикирующей крепости левитационной замазкой из белой глины всё равно не существовало, так что он решил рискнуть. «Я буду осторожен. Не нарушу ни одного из важных правил. Не буду их хвалить, не засну и, когда они явятся за новым заданием, решительно отошлю их в астрал, сколько бы они ни мельтешили», – ободрил он себя. До сих пор именно третья пикирующая крепость внушала градоправителям вольного города Борея самые серьёзные опасения. А всё из–за боевой башни, которая получилась слишком массивной и не желала держаться в воздухе, невзирая ни на какие магические ухищрения. А так как без третьей пикирующей крепости, вписанной в стратегический резерв, оборона границ города–государства была уже не такой надёжной, юному магистру велели отложить все дела и заняться левитационной замазкой. Обильно помещённая в многочисленные щели башни, замазка на основе заговоренной белой глины должна была придать пикирующей крепости требуемую прыткость и даже склонность к высшему пилотажу. Правда, те, кто видел летающие крепости в действии, все как один сходились во мнении, что о высшем пилотаже говорить приходится с большой натяжкой. В очень и очень переносном смысле. Приготовление левитационной замазки, кроме знаний, требовало времени и чудовищного упорства, переходящего в патологическое упрямство. Час за часом Шурасино варил разведённую до жидкого состояния глину в огромном котле, в который через необходимые промежутки времени бросал ногти титанов, волчью желчь, толчённую в порошок бирюзу, консервированную синь неба, гремучую скуку в брикетах, язвительность горгулий, мозоли мегеры, гуманизм хмыря в таблетках, фаршированный алмаз и прочие невообразимые вещи, до которых так охочи изобретательные маги воздуха. Разумеется, всё это активно приперчивалось знаменитыми ямбовыми заклинаниями, получившими широкое распространение в Борее. Магистром воздушной магии Шурасино, человек новый в этом городе, стал недавно и случайно. Предыдущий магистр, его учитель, был личностью рассеянной и склонной задавать самому себе вопросы следующего рода: «Я сегодня завтракал? А мне понравилось? А где я был вчера вечером?» Однажды этот рассеянный чародей задумал набрать первой росы для какого–то зелья, но упустил из виду, что Борей в это время суток обычно находится в полутора километрах над Скалистым Хребтом. |
