Герман Матвеев. ТарантулТарантул – 3
1. «Рыбак»
В холодном воздухе носилась водяная пыль и через шинель, фланелевку и тельняшку проникала к самому телу. От сырости белье казалось липким. Темень — глаза выколи! Внизу вяло шлепали мелкие волны. На стоящем впереди катере замаячили красные угольки папирос и послышался смех. Кто-то из команды вышел подышать воздухом. Но вот опять в стороне Петергофа глухо захлопали пушки и над головой зашуршали снаряды. В городе вспыхнули красные зарницы, а через минуту докатился треск разрывов. Сейчас же в ответ глухо ахнули батареи Ленинграда и смяли эти звуки. Сегодня враги стреляли всю ночь. С большими перерывами, ограничиваясь двумя-тремя залпами, настойчиво посылали они снаряды в разные районы города. Как бы солоно им ни приходилось, молчать они не хотели. Ленинград праздновал двадцать шестую годовщину Октября. «До чего пакостная у фашистов натура! Как праздник, так обязательно безобразят», — подумал стоявший на вахте Пахомов, прислушиваясь к артиллерийской дуэли. Он вспомнил, как в прошлом году фашисты отметили юбилей. Авиация гудела над городом всю ночь. Во всех районах повесили на парашютах яркие фонари-ракеты и безнаказанно сбрасывали бомбы. Тогда он не был на вахте, но почти всю ночь простоял на палубе каюра. Казалось, что после такой бомбежки от Ленинграда останутся одни развалины… Стрельба кончилась, и снова установилась тишина. «Они ведь, наверно, считают, что как только снаряд разорвется, так весь район в бомбоубежище кинется». Он знал, что сейчас во многих квартирах кончались вечеринки, и даже сам имел два приглашения от знакомых девчат. Знал, что первый тост поднимали за победу. Она еще не близка, но уже ярко блестит в московских салютах. «А нынче им достается… Это не прошлый год». Прошла минута, другая, и вдруг послышался скрип уключин. Пахомов насторожился, повернул голову и уставился в темноту. Катера стояли почти у самого устья реки, где она впадала в залив, и если он услышал скрип уключин, то, значит, лодка находится где-то недалеко, на середине Невки. На другом берегу, в единственном доме, жила команда военных рыбаков. Они давно прекратили рыбную ловлю, да и вряд ли в такую погоду, в темноте, могли отправиться куда-то на лодке. Другой лодки поблизости не было. «Показалось мне, что ли?» Напрягая слух, он долго стоял без движения, но никаких звуков больше не доносилось. «Значит, показалось», — уже твердо решил Пахомов. Снова началась артиллерийская перестрелка, но на этот раз в стороне Московского района. Пришла смена. — Замерз? — хриплым со сна голосом спросил его лучший друг и земляк Киселев. — Отсырел, — сказал Пахомов, передавая вахту. — Иди сушись. — Послушай, Саша. С полчаса назад вроде как на лодке кто-то греб. Веслами скрипнул. — На лодке? — удивился Киселев. — Да ты что! В такую погоду на лодке кататься… ночью! — Я и сам не понимаю. А только так ясно послышалось. — Может, на катере что-нибудь? — Не знаю. Пахомов спустился в кубрик и скоро забыл о происшествии, но когда через четыре часа он сменил Киселева, то вспомнил и спросил: — Ну как, лодку не слышал? — Какая там лодка! Померещилось тебе. Незаметно начинался рассвет. Появились неясные очертания пулемета в чехле, стоящего на носу катера. Забелел корпус яхты, вытащенной на берег, и корявое дерево с обломленной вершиной все яснее выступало на фоне посеревшего неба. Пахомов смотрел на противоположный берег. |
