— Ага, был приставлен Серовым к твоему отчиму. Дурак, чуть не поломал картинку.

— А откуда вы все знали… о всех событиях на даче?

— Все оттуда, Чеченец, жучки-паучки… Да, какая сейчас разница? Все, шах, — похлопала по сумочке, и мат!

— И десяток трупов.

— Все это пустое, Чеченец. Цель достигнута, и мы будем жить-поживать и добра наживать.

— Жить-поживать, — повторил. — А зачем я тебе? И почему так уверена, что соглашусь после всего… в бунгало?..

— Бунгало не будет — будет замок. На берегу океана, — взмахнула рукой. — На нашем острове.

— А если карточка фальшивая? — решил сбить торжествующую суку.

Она засмеялась — нет, мой миленок, проверено — баксы есть. А почему не кинули, могли бы спокойно это сделать?..

Балда ты, Серов-старший мне ручки целовал от благодарности, что я ему подарила жизнь. Сам понимаешь, счета каких людей там засветились. Не нашел бы — каюк. А так, пожалуйста, за десять процентов. Тьфу, они эти башли за месяц нагонят. Так что все счастливы и довольны.

— Кроме меня, — сказал я.

— А в чем дело?

— Она ещё меня спрашивает? — сдерживался. — Ты тварь и блядь! Играла мной как куклой. А я ещё живой. И ты хочешь, чтобы после всего… я в твое еб… ное бунгало?!..

— Да, Бога ради, выбор за тобой, Чеченец, — ощерилась. — Не хочешь, не надо… Тоже нашелся — святой. По воде ходишь, да?

— Пошла ты!..

Иступленная ярость разрывала мое тело. Было такое впечатление, что из моей оболочки пытается выбраться некое отвратительное существо. Не скурлатай ли? Прав был Сашка: эти чудовища живут в нас, они до поры до времени хоронятся где-то там, в кишечных теплых трубах, чтобы потом… Нет, надо сдержаться — жизнь в аду только начинается.

Из ночи наступал напряженный гул искусственного происхождения. Этот гул был мне знаком: когда появлялся над выстуженным войной Городом, это означало одно — будут бомбить мертвых. Потом увидел дальние мазки огней аэропорта Шереметьево, где под сапогами бдительных пограничников находилась невидимая черта. Не переступить ли её гражданину Фонькину Э. Э? И никаких проблем — родина забудет героя, а он, лежа под кипарисами у бархатной океанской волны, забудет её, великую и преданную. Хороша перспектива!

— Ну? — спросила женщина, красила губы помадой. — Есть время подумать, Чеченец… Не хочешь в бунгало, получи добрый кусок и…

— Хватит, — оборвал. — Первое, я не собака, а второе, что такое спецзона «А»?

— Могила для тебя, Чеченец. И не думай. Там бронированная защита в три слоя: люди Али-бека, ГРУ, электронная система слежения… Мой совет, плюнь на все — и поехали…

— А почему все так суетились: три дня-три дня! Куда торопились как на пожар?

— Полетишь, скажу! У звезд. Я ещё жить хочу.

— Мы и так в полете.

— Этот полет… не тот полет…

— Если спецзона является лабораторией по переработке дури, — продолжал пытать спутницу, — то это значит, надо поставлять туда ходкий товар… Бесперебойно и много…

— Хватит! Я устала! — завизжала некрасиво. — Я больше ничего не хочу слышать. Все к черту! К черту! И к черту!

Она так нервничала, будто у неё отбирали пластиковую карточку.

— В чем дело? — удивился. — Я только рассуждаю.