А Лэ? Она сжала в руке нож и взглянула на лежавшего перед нею пленника. Она смотрела на него и что-то говорила про себя, но не занесла над ним ножа.

«Сегодня ночью», – думала она, – «сегодня ночью, когда будет совсем темно, я буду мучить и пытать его».

Она смотрела на его божественно прекрасное тело, на улыбающееся лицо и заставляла себя думать о том, что он Отверг ее любовь. Законы огненного бога повелевают покарать нечестивого, который осквернил святая святых, который украл с запятнанного кровью жертвенника Опара жертву огненного бога, и не один, а три раза. Три раза Тарзан обманул бога ее отцов! При этой мысли Лэ остановилась и опустилась на колени подле человека-обезьяны. В ее руке был острый нож. Она приложила острие к боку Тарзана и надавила на рукоятку. Но Тарзан только улыбнулся и пожал плечами.

Как он был красив! Лэ наклонилась низко над ним и взглянула в его глаза. Как прекрасно было его тело! Она сравнивала его с кривыми, уродливыми человечками, из числа которых она должна была выбрать себе супруга, и вздрогнула при этой мысли.

Наступили сумерки, а за ними пришла и ночь. Большой костер пылал недалеко от палатки. Пламя освещало жертвенник, воздвигнутый посреди лужайки, и перед глазами верховной жрицы огненного бога вставала картина завтрашнего торжества. Она видела, как это прекрасное, гигантское тело извивалось в пламени костра, она видела, как обгорали и обугливались эти улыбающиеся губы над крепкими белыми зубами. Она ясно представляла, как огненные языки слизывали густую, черную, всклокоченную гриву этой красивой головы. И много других страшных картин промелькнуло перед закрытыми глазами жрицы, когда она стояла со сжатыми руками над тем, к кому устремлялась вся ее ненависть. Но было ли чувство, которое испытывала Лэ, ненавистью?

Темная африканская ночь спустилась над лагерем, освещенным только неровным светом костра. Тарзан лежал спокойно в сковывавших его путах. Он страдал от жажды и от острой боли, причиняемой ему туго затянутыми веревками на его кистях и щиколотках, но не жаловался. Тарзан был дитя джунглей с выносливостью зверя и умом человека. Он знал, что судьба его решена, что никакие мольбы не смягчат сурового приговора, и он не тратил времени на упрашивания, а терпеливо ждал – в твердой уверенности, что его мучения не могут продолжаться вечно.

Лэ стояла над ним в темноте. В руке ее был острый нож, а в душе твердое решение – не медля, не откладывая, начать пытать своего пленника. Нож касался тела Тарзана; лицо Лэ было совсем близко от его лица. В это время кто-то подбросил новую охапку сучьев в костер, и яркое пламя внезапно осветило внутренность палатки. У самых своих губ Лэ увидела прекрасное лицо лесного бога, и любовь, которую она почувствовала к нему, увидев его впервые, и которую она лелеяла долгие годы, мечтая о нем, захлестнула женское сердце.

С кинжалом в руке стояла Лэ, верховная жрица, над дерзким существом, осмелившимся ворваться в святилище ее божества. Не нужно пытки! Смерть, немедленная смерть дерзкому осквернителю ее святыни! Один удар тяжелого лезвия, а труп туда, в объятия пылающего костра! Рука занесла нож в воздухе и остановилась, готовясь к удару, – и Лэ, слабая женщина, упала без сил на тело любимого человека.

Ее руки в немой ласке скользили по его обнаженному телу; она покрывала его лоб, глаза, губы горячими поцелуями, она прикрыла его своим телом, словно защищая его от ужасной судьбы, которую сама же ему приготовила, и дрожащим, жалобным голосом умоляла его о любви. Бурная, безумная страсть овладела прислужницей огненного бога; в течение нескольких часов она не могла совладать с собой, но наконец сон одолел ее, и она задремала подле человека, которого поклялась подвергнуть пытке.