Прогрохотала автоматная очередь. Архипкин, подхватив сверток, бросился к посольству. Автомат ударил еще раз, потом настала тишина…

Славин перечитал листок из свертка:

«Я отправлял вам письмо про то, как американы вербовали нашего гада в „Хилтоне“. Отправил по почте. Дошло ли? Не ведаю. Американов тех я снова видал в „Хилтоне“, а гада нет. Ладно, я старый, меня война поломала, апосля нее намыкался, поскитался, поплакал в подушки готелей, а он-то чего? С сытой рожей и молодой? Коли то мое письмо не дошло, знайтя, вербанули американы нашего».

— А что за письмо он отправил? — спросил Дулов.

— После войны работал в Германии, — не ответив на вопрос, заметил Славин. — «Готель» пишут те, кто долго жил в Германии.

— И украинцы говорят «готель», — возразил Дулов.

— Верно. Но русские, которые жили в Германии, все, как один, говорят так же. Я работал с перемещенными в конце войны, знаю. Ну, где садовник?

Архипкин вошел в кабинет боком, остановился у двери и, как показалось Славину, хотел щелкнуть каблуками.

«Из сержантов, наверное, — подумал Славин. — Помкомвзвода был, не иначе».

— Садитесь, Олег Карпович, — сказал Славин. — Чайку попьем?

— Спасибо, от чая не откажусь.

— Он у нас ивановский, — пояснил Дулов. — Ивановские водохлебы…

— Я слыхал, что главные водохлебы в Шуе жили, — сказал Славин, — или неверно, Олег Карпович?

— Шуйские всегда поболее ивановских хлебали, стаканов по десять — пятнадцать…

— Неужели? Пятнадцать стаканов! Возможно ли?!

— Ставьте самовар — покажу, — улыбнулся наконец Архипкин; напряженность, которая просматривалась в нем с самого начала разговора, перестала быть столь явной.

— А шуйские чем-то от ивановских отличаются? — медленно гнул свое Славин. — Или вы все на одно лицо? Я, например, рязанцев от курян легко отличаю.

— Так то понятно, — согласился Архипкин. — Курянин — южный, у него глаза с черным отливом, а рязанец косопузый, ближе к нам, блондинистый…

— А тот мужчина, что сверток перебрасывал, он, по-вашему, из какой области?

— Да я его и не разглядел толком.

— Черноглазый?

— Ей-богу, не понял, а особливо, когда палить начали, у меня и вовсе память отшибло: войны нет, а с автоматов шмаляют, как в ту пору, от живота.

— Вы видели, что полицейские стреляли от живота?

— Может, и не видел, может, показалось мне так…

— Пошли в парк, постоим на том месте, где все произошло, повспоминаем, а?

— Пошли, — согласился Архипкин, страдающе посмотрев на Дулова. — Только я не помню ничего, говорю ж, от страха занемел даже.

…В парке Архипкин остановился в том месте, где неизвестный бросил сверток, кивнул на пику:

— Вот тут он повис.

Славин подошел к забору: виден узенький переулок, идет под гору.

— Когда стрелять начали, он бежал, петляя? — спросил Славин.

— Не, он петлять начал, когда на велосипед прыгнул.

— Ах, у него там велосипед стоял?

— Ну да.