– Что? Меня? – растерявшаяся Мура не знала, как ей себя вести, и смотрела на Клима Кирилловича.

– Не беспокойтесь, – заверил следователь доктора. – Я только задам Марии Николаевне несколько вопросов. Сам спешу, не задержу.

Следователь открыл портьеру, кликнул официанта и распорядился, чтобы тот проводил доктора Коровкина и Брунгильду до извозчика. Заглянувшему Порфирию Филимоновичу велел никого в кабинет не пускать. И попросил выделить ему в помощь человечка – пусть пока приготовится: придется ехать в баню. Если свободен Аркаша Рыбин, хорошо бы, чтобы Порфирий отпустил его.

Клим Кириллович не хотел оставлять Машу, но, во-первых, он безусловно доверял Вирхову, а во-вторых, и это главное, опасался за Брунгильду: а вдруг следователь упомянет об убийстве Тугарина? Известие о смерти возлюбленного могло стать роковым для хрупкой, утонченной девушки, перенесшей в последние дни непомерное для ее психики напряжение...

Когда доктор Коровкин, Брунгильда и Порфирий Филимонович покинули кабинет, Вирхов жестом указал Муре на стул и сам тоже присел.

– Итак, Мария Николаевна, – начал он медленно и сурово, – не гневайтесь на меня, что мучаю расспросами. Дело важное. И если узнают об этом ваши родные – переполоху не оберешься. Поэтому и хотел побеседовать с вами наедине. Даже заезжал сегодня к вам домой, но не застал.

– Я виновата, что оставила надолго больного папу, – опустив глаза, пробормотала на всякий случай Мура.

– Похвальное раскаяние, – кивнул Вирхов. – Но меня интересует другое. С какой целью вы выдавали себя за госпожу Тугарину?

– Я? Выдавала? – Пораженная Мура вскинула голову и облизнула губы. – Я этого не делала.

– А с какой целью вы хотели продать жемчужину Глеба Тугарина?

– Я...я...я... мне нужны были деньги... – прошептала Мура. – А почему вы за мной следили?

Следователь пока решил не разубеждать девушку. И что такого интересного нашел в ней Фрейберг? Беспомощная, не слишком сообразительная, растерянная...

– Я расследую убийство в Медвежьем переулке, – важно сообщил Вирхов. – А жемчужина, которую вы пытались сбыть, прикрываясь именем Тугариной, принадлежала убитому.

– Ну и что? – Мура захлопала ресницами. – Глеб Васильевич подарил ее Брунгильде.

– Я знаю, – Вирхов чувствовал, что барышня что-то не договаривает. – Вот это-то и настораживает. Не отправились ли вы к ювелиру по просьбе горничной Сони или покойного Тугарина?

– Нет, Карл Иваныч, – отвергла подозрения сыщика Мура, – Тугарина я видела один раз у Стасова, а Соню вообще не знала. Все гораздо проще. Мне нужны были деньги. А ювелир решил, что я – Тугарина, потому что это имя написано на крышке ларчика, в котором жемчужина лежала.

– Что-то я не заметил там никакой надписи, – произнес с сомнением Вирхов.

– Да и я не заметила, – согласилась Мура, – мне ювелир показал. Я думала, что на крышечке ларчика просто резной узор, а оказалось – арабская вязь. Ювелир и прочитал ее. Он решил, что я расстаюсь с фамильной ценностью. А если на ларчике написано Тугарин – то и я Тугарина.

– Вот оно что, – протянул Вирхов разочарованно и не удержался:

– А откуда эта жемчужина взялась у покойного Тугарина?

Он, не ожидая ответа от Марии Муромцевой, высказал вслух то, что беспокоило его с момента, когда он открыл ларчик, переданный ему Полиной Тихоновной. К его удивлению, девушка охотно и быстро откликнулась:

– Очень просто.