Комната была пуста. Клим Кириллович обвел ее взором, заметил между зашторенным окном и чуть приоткрытыми белыми дверями, ведущими в смежную комнату, неподвижное кресло-качалку. Он еще раз окликнул Тугарина и, не услышав отклика, осторожно двинулся по слегка поскрипывающим дубовым половицам к белым дверям.

Постучавшись и опять не дождавшись ответа, он нажал на одну из створок, и та со скрипом отворилась внутрь.

Перед ним открылась левая половина комнатки с коричневыми обоями. Подобранные в тон обоям драпировки почти полностью скрывали своими крупными складками окно. За ширмой виднелась часть аккуратно прибранной кровати. В комнатке, как и во всей квартире, царили полумрак и тишина. Сделав шаг вперед, доктор остановился. В правой половине комнатки, за старинным бюро, занимающим почти треть помещения, в покойном кресле, боком к доктору, сидел мужчина в мягкой домашней тужурке и, положив светловолосую голову на опущенную крышку бюро, сладко спал.

– Глеб Васильевич! – позвал не слишком громко, чтобы не напугать спящего, доктор. Но хозяин не пошевелился.

Тогда Клим Кириллович нерешительно подошел ближе и уже собрался тряхнуть его за плечо, чтобы разбудить и сказать, что нельзя оставлять открытой дверь в квартиру.

И окаменел.

Он увидел то, что до сих пор скрывала от него широкая спинка кресла: плечи молодого человека упирались в край откинутой крышки бюро, левая рука его безвольно лежала поперек подлокотника кресла, а правая свесилась вниз, пальцы почти касались пола, на котором растекалась лужица свежей крови.

Клим Кириллович посмотрел на бледное, почти прозрачное лицо с закрытыми глазами и, склонившись ниже, похолодел: в груди несчастного, в области сердца торчала рукоятка кинжала. На серой ткани тужурки расплылось кровавое пятно.

Клим Кириллович на всякий случай осторожно коснулся еще теплого запястья юноши: пульс не прощупывался.

Глеб Тугарин, несомненно, был мертв.

Доктор Коровкин запаниковал. Не попадет ли под подозрение в убийстве в первую очередь он сам? Его отпечатки пальцев есть на дверных ручках! Дворник и конюх засвидетельствуют, что он спрашивал Глеба Тугарина!

Что же делать?

Клим Кириллович постарался привести в порядок мысли. Он не забыл, зачем пришел в эту обитель смерти, и обвел взором убранство небогатой комнаты: никаких следов пребывания Брунгильды не обнаруживалось. Мура ошиблась: влюбленные не сбежали и не затаились вдвоем в скромном укрытии. Да и не столь безрассудна Брунгильда Николаевна, чтобы опрометчиво бросаться в объятия даже самого прекрасного юноши!

Доктор покосился на убитого – мертвое лицо никогда не бывает красивым, это Клим Кириллович знал по своему опыту. И все-таки он наклонился, чтобы поближе рассмотреть того, кто пробудил в безмятежной доселе душе Брунгильды безумную любовь.

Несомненно, в не правильных чертах юношеского лица что-то было: какая-то тайна или просто предощущение ранней, неожиданной смерти? Что он там написал в своем поздравлении? Что хотел бы лицезреть ее в последний миг своей жизни? Что-то в этом роде. Но, похоже, он не увидел предмет своего обожания.

Доктор выпрямился и перевел глаза на чисто вымытое окно за коричневой шторой. Итак, он, доктор Клим Кириллович Коровкин, опять по милости Муры оказался в ловушке. Что же делать? Во-первых, сохранять спокойствие. Во-вторых, срочно оповестить дворника и послать за полицией. А там уже следствие разберется. Могут ли обвинить его в убийстве? На орудии преступления его отпечатков нет. Есть на дверных ручках – но это объяснимо. Доктор почти успокоился. В конце концов, у него нет и мотива для убийства Глеба Тугарина. Они никогда не встречались, не разговаривали. Только Мура могла бы заподозрить его в убийстве из-за ревности, да и то лишь в том случае, если бы Брунгильда действительно оказалась в квартире Глеба Тугарина. Мура могла ошибиться и в том, что именно этот юнец пленил сердце ее сестры, так что и соперниками их считать нельзя.