Казалось, жизнь в дачном поселке замерла, прекратилась совсем – ни одного звука не доносилось из внешнего мира.

– Ну вот что, дорогие мои, – начал профессор, – пора подвести некоторые итоги нашего дачного отдыха. Вы что-нибудь понимаете? Признаюсь вам, я в шоке. У меня до сих пор не укладывается в голове – как милейший Клим Кириллович оказался впутанным в дело, квалифицированное как государственная измена. Он что, владел какими-то государственными тайнами?

Собравшиеся за столом уныло молчали.

– А дело-то связано со шпионажем, – продолжил профессор, обводя взглядом озадаченных дам и своего ассистента. – Доктор арестован сотрудниками военно-морской контрразведки. Что все это значит? Чем вы здесь занимались? С кем знакомились? Не было ли среди ваших воздыхателей подозрительных личностей?

– Друг мой, – вступила Елизавета Викентьевна, – наши девочки не так плохо воспитаны, как ты намекаешь. Уверена, никаких предосудительных знакомств мы не завели. Брунгильда вообще почти не выходила из дома – готовилась к концерту.

Николай Николаевич Муромцев покосился на старшую дочь – она сидела все так же прямо и неподвижно над остывшей чашкой чая, но губы ее уже дрожали, а из-под ресниц наконец выкатились две огромные слезы, прочергив медленные дорожки по бледным щекам.

– Хорошо, хорошо, – заторопился профессор, – я не прав. Но и вы простите меня – я в полнейшем смятении. Кстати, уважаемая Полина Тихоновна, что именно нашли и забрали представители контрразведки при обыске в вашем флигеле?

– Да ничего, – тяжело вздохнула тетушка Клима Кирилловича, – разве что «Русское богатство», где несносный Вересаев. Его и забрали. Да и кое-какие газеты, помните, когда офицер застрелился, их Ипполит Сергеевич со станщии привез. Там из молодых среди покойников мы нашли тогда только князя Салтыкова.

– Князь Салтыков? – Профессор приподнял левую бровь, что являлось верным признаком крайнего недоумения. – Ну и что?

– Как что, папа! – воскликнула Мура. – Так ведь он-то и застрелился перед нашей дачей!

– Да? – удивился Муромцев. – Помнится, мы только предполагали, что самоубийца и есть скоропостижно скончавшийся молодой князь. Нет, не может быть.

– Дело в том, что сам Клим Кириллович назвал мне фамилию самоубийцы – ленсман показал ему предсмертную записку офицера, там было его имя.

– Так что же вы молчали до сих пор, черт побери! – в ярости вскочил профессор. – Болтаете черт знает какую чепуху, а самого главного не говорите!

Может быть, вы знаете и причину, по которой морской офицер застрелился прямо перед моим носом?

– Я думаю, он застрелился из-за Псалтыри! – произнесла еле слышно Мура.

– Что?! – взревел Николай Николаевич, подходя к дочери и грозно нависая над ней. – Что еще за чертовщина?

– Николай Николаевич, успокойся, – снова вступила Елизавета Викентьевна, – не надо так часто поминать черта. Нам и без него хватает хлопот. Кроме того, ты нас пугаешь. Мы же ни в чем не виноваты.

– Я только одного не могу понять, как связан Климушка с самоубийцей и при чем здесь какая-то Псалтырь, – всхлипнула Полина Тихоновна, и вслед за ее всхлипываниями профессор услышал сдержанные рыдания Брунгильды, закрывшей лицо обеими руками, и шмыганье Глаши, поднявшей к лицу край белого фартучка.