Как видим, у Стивенсона были основания считать себя неудовлетворенным пьесой, написанной вместе с У. Хенли. Не потому, ли, думал Стивенсон, их постигла неудача, что они воссоздали как бы внешний облик Броди, не отразив его внутреннюю двойную сущность?

Но как показать это вечное соперничество двух противоположных натур в одном теле, это насильственное соединение двух чужеродных существ, эту непрерывную борьбу двух враждующих близнецов в истерзанной утробе души? Не внешнюю цепь событий дурной жизни мистера Броди следует взять за основу, размышлял Стивенсон, а его двуединую сущность. И все же каким образом это двоение отразить в литературном произведении? Надо разъединить, как бы разъять на два облика, на два существа его человеческую душу. Один — само воплощение добра, порядочный, пользующийся безупречной репутацией; другой — бездушный и злобный, лицемерный, яростно ненавидящий людей, отвратительный не только внутренне, но и внешне, крайне несимпатичный, скорее даже уродливый, жаждущий лишь запретных развлечений и предосудительных удовольствий.

Разве не такова двойственная внутренняя сущность мистера Броди? И напрасно кое-кто пытался объяснить, а может быть, и оправдать его грехи, и прежде всего жажду обогащения, какими-то особенными причинами. «Были ли деньги для Броди главной целью воровства?» — спрашивала, например, вскоре после его смерти газета «Эдинбург ивнинг корент». И отвечала: «По-видимому, в воровстве Броди больше привлекало само искусство, чем извлекаемая из этого выгода». То есть его пытались представить этаким грабителем-артистом, получавшим удовольствие от участия в представлении, когда можно было показать ловкость рук, поболтать с ворами на их жаргоне, к тому же с чувством исполнить песенку из «Оперы нищего».

Но в таком случае можно сказать, что и Рене Кардильяк из новеллы Э.-Т.-А. Гофмана «Мадемуазель де Скюдери» — всего лишь страстный любитель искусства, а не жестокий убийца. Герой Гофмана ведет двойную жизнь — днем добрый отец, честный и уважаемый мастер-ювелир, ночью — работающий ножом грабитель. Что же заставляет его совершать преступления? Как художник он не в силах расстаться с творениями своих рук. И когда заказчик уносит созданное им произведение, Кардильяк идет по пустынным улицам следом и ударом ножа убивает клиента, чтобы вернуть свой шедевр.

В известном смысле Гофман в своей новелле касается темы двойственности личности, продолжая развивать мотив двойника, начатый в «Эликсирах дьявола». И в этом немецкий романтик является предшественником Стивенсона, как и Ф. Достоевский со своим «Двойником», и уже упомянутый в этом смысле Э. По, а также другие писатели от Н. Гоголя до О. Уайльда и Г. Флобера с его рассказом о двойной жизни Дона Висенте — монаха-библиофила, совершающего преступления из-за маниакальной любви к редким книгам.

Однако, вопреки утверждениям газеты «Эдинбург ивнинг корент», Уильям Броди своими ночными выступлениями преследовал отнюдь не артистические цели. Чем же прославился этот «черный» субъект, подсказавший Стивенсону идею его повести о «человеке, который был двумя людьми?»

Вот уже несколько лет как эдинбуржцы жили в постоянном страхе. Причиной тому были таинственные ночные грабежи. Владельцы ювелирных магазинов, бакалейных, обувных и мануфактурных лавок неспокойно спали в своих кроватях. Нередко поутру выяснялось, что ночью нежданные гости побывали в их заведениях. Золотые кольца и часы, пряжки и серьги становились добычей воров; дорогостоящий черный чай, заграничные кружева, черный мострин и белый сатин, флорентин и шелк, сапоги и туфли, серебряная посуда, музейные экспонаты — ничем не брезговали загадочные ночные посетители. Случалось им хозяйничать и в банках, опустошать кассы и ларцы с гинеями и фунтами. Такого в благочинном Эдинбурге еще не бывало.