— Глядите, глядите, — крикнул он мне на ухо, — полное падение! Медведи  еще со вчерашнего дня успели все кончить!

— Ведь это ничего не значит, — возразил я, с трудом перекрикивая всеобщий гомон, среди какого я не привык говорить, — ведь все это только так, для виду.

— Совершенно верно, — сказал он. — И вы всегда должны помнить, что главная суть состоит в бухгалтерии. Я уверен, Додд, что смело могу вас поздравить с вашими книгами. У вас капитал в десять тысяч долларов в школьных ассигнациях. Это хороший капитал, благодаря которому вы будете на виду во все время обучения, если только вы изберете себе верное и надежное дело… Но что это? — вдруг прервал он свою речь, увидав на доске новые цифры. — Семь, четыре, три! Додд, вам везет! Это самое оживленное собрание за текущий курс. И подумать только, что такая же самая сцена происходит теперь в Нью-Йорке, Чикаго и других соперничающих между собой центрах! Я и сам охотно рискнул бы двумя центами вместе с нашими юношами, — кричал он, потирая руки, — да нельзя, устав не позволяет.

— Что вы хотели бы сделать, сэр? — спросил я.

— Что сделать? — воскликнул он, сверкая глазами. — Да рискнуть всем своим капиталом!

— Разве это такое верное и надежное дело? — спросил я с невинностью агнца.

Он бросил на меня уничтожающий взгляд.

— Видите вы этого человека в очках, с волосами песочного цвета? — спросил он, как бы желая переменить разговор. — Это Билльсон, наш выдающийся ундер-градуат . Мы твердо верим в будущее Билльсона. Вы ничего лучше не придумаете, Додд, как следовать примеру Билльсона.

Вслед затем, среди возраставшего гвалта из-за этих цифр, все более и более оживленно сменявшихся на доске, посреди этого зала, превратившегося в какой-то пандемониум, наполненный воем дельцов, мой учитель отошел от меня и предоставил меня за моей конторкой собственному усмотрению. Мой сосед ученик сидел за своей главной книгой, вписывая в нее, как я узнал потом, свои утренние убытки, и среди этого неблагодарного занятия развлекался созерцанием нового лица.

— Слушайте-ка, новичок, — обратился он ко мне, — как вас зовут?.. Как?.. Сын Додда, большеголового?.. Велик ли ваш капитал?.. Десять тысяч?.. Так что вам за охота возиться с вашими книгами?

Я спросил у него, как же мне быть, коли книги просматриваются каждый месяц.

— Экий вы простофиля! Наймите писца! — крикнул он мне. — Возьмите кого-нибудь из праздношатающихся; тут их сколько угодно. Если вы успешно оперируете, то вам никогда не придется и пальцем двинуть, пока вы будете здесь, в этой старой школе.

Гвалт становился теперь оглушительным. Мой новый друг сообщил мне, что кто-то «провалился», что надо сбегать, узнать новости, и что когда он вернется, то приведет мне писца-конторщика. Он застегнулся на все пуговицы и нырнул в бурную толпу. Он был прав; кто-то провалился; рушилось чье-то могущество, а в результате он вернулся ко мне с конторщиком, который извлек на свет мои книги, избавив меня от всякого труда, и понес на себе весь груз моего коммерческого образования за тысячу долларов в месяц на наши, школьные деньги (десять долларов по курсу монеты Соединенных Штатов); и это был не кто иной, как многообещающий Билльсон, тот самый, про которого учитель говорил, что я лучше ничего не придумаю, как следовать его примеру.