В конце концов я решил пройти к туалету со стороны курилки. Из простого расчета вероятностей: наш вагон был пятым, а всего в поезде было пятнадцать или семнадцать вагонов (я точно не запомнил). То есть впереди (а купе проводников было по ходу поезда) было только четыре вагона, а позади — не меньше одиннадцати. Выходит, вероятность, что обладатель второго голоса пойдет назад, а не вперед, была, считай, в три раза больше.

Вот я и прошел назад и встал у самой двери туалета, где стенка коридора образует угол, и из-за этого угла можно наблюдать за всем коридором так, что тебя самого не заметно. Приоткрыв дверь туалета, я стал ждать. Я решил, что, как только таинственный собеседник пассажира соседнего купе выйдет и пойдет по коридору, я громко хлопну дверью туалета — будто как раз вышел — и, зевая, пойду ему навстречу.

А если мне не повезет и он все-таки пойдет в другую сторону — что ж, я хотя бы постараюсь запомнить его сложение, особенности походки. И потом постараюсь опознать его среди пассажиров, выходящих в Москве.

Итак, я стоял и ждал.

В подобных случаях пишут, что «мое ожидание было вознаграждено». Но я бы не рискнул использовать эту фразу. Да, в конце концов таинственный собеседник таинственного владельца купе вышел, но пошел он в другую от меня сторону. Так что в полной мере мое ожидание вознаграждено не было.

Я постарался хотя бы запомнить, как он выглядит со спины. В сером костюме, несет перекинутое через руку пальто, в той же руке у него небольшой чемоданчик-«дипломат»… Среднего роста, плотный — даже, пожалуй, толстоватый — покатые плечи, на затылке лысина намечается, идет чуть переваливаясь… И забрезжили у меня смутные воспоминания, особенно когда я его походку увидел… Где-то, показалось мне, я встречал этого человека — но когда и где?

А может, он садился на поезд вместе с нами, и я краем глаза заметил его на перроне?

Да, вероятней всего.

Но если я и на перроне почему-то его отметил — значит, есть в нем что-то особенное, и в Москве я его тоже узнаю.

И потом, владельца соседнего купе я обязательно увижу — ведь выходить он будет вместе с нами, никуда не денется. Вот и еще одна зацепка.

Признаться, я не знал, зачем мне все это нужно… То есть, понятно, для того, чтобы разоблачить преступников. Но как я сумею их разоблачить, как сумею догадаться, что они натворили, если буду знать их внешность, и ничего больше?

И тут меня осенило! Ведь в билетах всегда пробивают имя, фамилию и номер паспорта пассажира, а билеты сдаются проводнику! Если я сумею завязать разговор с проводником и заглянуть в его кожаную книжицу, то я смогу узнать о нашем соседе практически все!

Да, но как это сделать?..

Торчать в коридоре больше не имело смысла, и я вернулся в купе, продолжая думать. Признаться, у меня глаза совсем уже слипались.

Я еле забрался на полку. Но и засыпая, я продолжал размышлять. И одна интересная мысль пришла мне в голову! Я заснул, думая о том, что, кажется, знаю подход к проводнику!..

Когда я проснулся, было еще совсем темно. Но при этом возникало четкое ощущение, что наступило утро. Я включил ночник, поглядел на часы. Полседьмого утра.

Отец — разбуженный, видимо, включенным мной светом — заворочался и приподнял голову. А я свесил с верхней койки свою.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе утро, — ответил отец. — Что это ты проснулся? Сколько времени?

Разговаривали мы шепотом, чтобы пока маму и Ваньку не разбудить.