Вот уж воистину кошмарная ночь, подумал Маврикий, и она так похожа на ту, когда ему и Магде пришлось бежать из Крикли-холла, страшась за свои жизни. Сидя в темноте автомобильного салона, Маврикий скривился, вспоминая…

* * *

Они бежали из этого дома, напуганные безумием, оставшимся у них за спиной. Впадение Августуса Криббена в полное и окончательное сумасшествие было внезапным и быстрым, довела его до этого, похоже, чудовищная головная боль. Конечно, теперь-то Маврикий понимал, что Августус постоянно находился на грани безумия — его поступки никогда не были по-настоящему нормальными, — но обстоятельства и мучительная боль, объединившись, создали в его мозгу маниакальный беспорядок, не поддающийся контролю. К счастью для них с Магдой, они сбежали до того, как сверху, с вересковых пустошей, хлынула основная масса воды, до того, как мост унесло волнами взбесившейся реки, выплеснувшейся из берегов. Они пробивались сквозь бурю, полуодетые, у них не было времени схватить пальто или куртки. По их головам и спинам колотили струи дождя, а сломанные ветви, которые швыряли на них мощные порывы ветра, несколько раз чуть не сбили с ног. Это был мучительный побег, и они, цепляясь друг за друга, с трудом продвигались вперед, каждый шаг давался с неимоверными усилиями, а тела сгибались почти пополам, сопротивляясь ветру.

Магда не позволила ни укрыться где-нибудь, ни даже чуть-чуть передохнуть, потому что у нее на уме была какая-то цель, и эта цель находилась далеко от Холлоу-Бэй — очень далеко, чтобы никому и никогда не пришло бы в голову связать Магду с чудовищными деяниями Августуса. Маврикий только и мог, что следовать за опекуншей, ничего другого ему не оставалось, он не хотел умирать. Мальчик случайно посмотрел на Магду и увидел ее лицо в профиль — и это была застывшая маска горя и ужаса. Она тут же обернулась и глянула на Маврикия, как будто почувствовав его изучающий взгляд. В свете полыхнувшей над ними молнии Маврикий обнаружил в лице Магды следы такого же безумия, как у Криббена: глаза широко открыты, несмотря на потоки дождя, заливавшие их, зрачки черны и огромны, казалось, она ничего не видит перед собой, а смотрит прямо сквозь Маврикия. Свет молнии погас, и Магда превратилась в темный силуэт. Но Маврикий не мог стереть из памяти эту картину полного психического расстройства.

* * *

Беглецы, спотыкаясь и пошатываясь, прорывались сквозь ветер и дождь, оба вымокли до костей. Маврикий начал понимать, что он ошибался, думая, будто приобрел некоторую власть над Криббенами, мог управлять ими потому, что бил и скреб щеткой Августуса и доставлял удовольствие Магде, когда они лежали в постели обнаженными. Он теперь понял, что совершенно не стоял над ними, его держали в доме для того, чтобы он выполнял приказания, он был рабом, которого награждали удовольствиями и благосклонностью. Потому-то он и не мог чувствовать себя в безопасности в Крикли-холле с другими детьми, потому он и тащился за Магдой, не рассуждая. Августус был его хозяином, Магда была его хозяйкой. Без них он превращался в обычного бездомного ребенка.

Они с Магдой шли в основном по узким тропинкам и проселочным дорогам, где высокие зеленые изгороди хоть немного защищали их от ветра и где не было ни других людей, ни машин, ни повозок. Они прошли уже несколько миль, когда Магда упала вдруг на колени, а потом распростерлась на земле.

— Августус, что же ты наделал! — запричитала она, и ее слова тут же умчал куда-то подвывающий ветер.

Маврикий встал на колени рядом с ней и попробовал поднять Магду, схватив ее за плечи.

— Пожалуйста! — громко крикнул он, перекрывая шум бури. — Пожалуйста, нам нельзя останавливаться! Здесь же негде скрыться! — Он имел в виду «спрятаться от дождя», но почему-то у него вырвалось другое слово.