Они слышали крики, эхом отдававшиеся от стен огромного холла, и каждый раз крик обрывался сразу, внезапно. Потом последовало долгое молчание, пока их опекун обшаривал комнаты внизу в поисках оставшихся троих. Потом до сидевших в шкафу донеслись пугающие звук и, сначала слабые, потом все громче и громче…

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Все ближе и ближе. Вверх по лестнице.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Дети обняли друг друга, дрожа с головы до ног. Зубы Джеральда громко стучали, и сестра закрыла ему рот ладонью. Они не должны издавать никаких звуков! Джеральд и Пэйшенс плакали, а глаза Бренды расширились, глядя изнутри на закрытые дверцы шкафа, — она совершенно не понимала, что происходит.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Громче и громче.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Два звука сливаются в один.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Потом несколько коротких пауз, как будто тот, кто держал плеть, заглядывал в комнаты на галерее.

Теперь Лили видела и слышала все глазами и ушами одного из детей, скрывавшихся в темноте…

…Шаги приближаются, они звучат мягко, потому что на ногах охотника нет обуви… все ближе и ближе, и дети уже боятся даже дышать, и каждые несколько секунд палка-плеть издает все тот же резкий звук, так хорошо знакомый детям. И вот легкие шаги замирают.

Он стоит перед дверцами стенного шкафа.

Все трое отчаянно визжат, когда дверцы внезапно распахиваются. Они упираются пятками в пол, пытаясь забиться в глубокий шкаф как можно дальше. Джеральд рыдает, а Бренда кричит: «Уходи! Уйди!» Дети сгибаются, сгорбив плечи и прижимаясь лбами к коленям, они не хотят видеть высокого обнаженного мужчину, который наклоняется к ним сквозь открытую дверцу; в одной его руке длинная палка с расщепленным концом.

Криббен по очереди вытаскивает их наружу и убивает одного за другим. Он задушил мальчика и сломал шею младшей девочке. Бренда осталась последней, и он хватает ее за лодыжку и резко дергает к себе, так что она выезжает на галерею. Эту девочку безумец поднимает над полом за шею, как незадолго до того Сьюзан Трейнер, и она пытается ударить его ногами. Но он не чувствует ударов: ничто не может отвлечь его от боли, от раскалывающейся собственной головы. Он сжимает горло девочки, все сильнее и сильнее, и глаза Бренды едва не выскакивают из орбит, язык вываливается изо рта…

Как и ее подруга Сьюзан, Бренда невольно испускает мочу, и та забрызгивает бедра и ноги Криббена. Он не замечает этого. Его единственная цель — вытряхнуть жизнь из всех этих порочных, дурных тварей, отданных под его попечение. Ничто другое не имеет значения.

* * *

…Лили Пиил, пребывая в трансе, взлетает вверх и начинает медленно задыхаться. Ее собственные ноги дергаются, пиная траву и мокрую землю, ее глаза под забытыми веками выпучиваются, язык начинает высовываться изо рта, как будто Лили и есть та юная девочка, умирающая страшной смертью. Лили охватывает паника, ей не хватает воздуха — руки, сжимающие ее горло, такие сильные, такие беспощадные… Но как только жизнь покидает последнего ребенка, Лили выходит из мертвого тела. И видение продолжается…

* * *

Криббен роняет безжизненное тело девочки на пол. Он поднимает плеть для наказаний, лежащую на полу галереи. Он стоит неподвижно. Что-то кажется ему не совсем правильным, но мучительная боль, пульсирующая в голове, не позволяет ему мыслить отчетливо. Со всеми ли детьми он расправился? Не уверен, но он не в состоянии думать.

Но тут внезапно соображает, в чем дело. В Крикли-холл прислали одиннадцать эвакуированных детей, а он, несмотря на ослепляющую боль, знает точно, что убил только девять. Потом он вспоминает о Стефане Розенбауме — иудее! — и о том, что его тоже нужно прибавить к счету.