Кошмарик и сам понимал, что если перед ним сидит настоящий душитель, эти вопросы заставят его или все отрицать, или, напротив, все признать, но вот что бы стал делать преступник, признавшись во всем? Попытался бы договориться по-хорошему? Кинулся бы душить того, кто раскрыл его? Этого Кошмарик не знал, но остановиться уже не мог.

А Любитель потягивал из бутылочки пиво, смотрел на Леньку и улыбался. Его, казалось, совсем не задели вопросы гостя, и это смутило Кошмарика, который решил прибегнуть к последнему средству, чтобы заставить Любителя пойти на признание.

— Не хочешь отвечать, не надо, — сказал Кошмарик, отлив «Карсберга». — Только я тебе, Любитель, еще об одной заморочке расскажу, даже о двух.

— Давай валяй! — с искренним интересом поторопил Леньку тот. — Мне очень занятно все, а чем ты говоришь.

— Ну так вот. Представь, что мне удалось найти того пацана, и знаешь, что он мне рассказал? Говорит, что кричал душитель потому, что ударил он его ножом в ногу И еще: очень запомнился ему одеколон, которым тот мен был надушен. Пацан одеколон узнал — душитель пользовался «Чемпионом», английским одеколоном, а у меня, представь, у самого бутылка «Чемпиона» была, и я, как вошел в твой дом, сразу его и учуял. Видишь теперь, что получается: если менты станут тебя допрашивать, потому что тот пацан, конечно, заявление подал, то, увидев шрам на твоей ноге и учуяв запах «Чемпиона», тебя в два счета в «Кресты» и отправят. Так что мы с тобой делать будем?

Под конец своей речи Кошмарик ощущал себя настоящим оперативником или следователем, возможно, потому, что видел, как меняется выражение лица Любителя, покрывающееся то багровым румянцем, то, наоборот, бледнеющее. Рот его сдвинулся на сторону, пальцы мелко тряслись, а смотрел он страшенно куда-то в угол зала.

— Да, ты много знаешь обо мне, Ленька, но все же я пока не пойму — для чего ты все это мне говоришь? Я тебя просил лишь рассказать, где ты нашел монету. Ты — рассказал, я — доволен, ну и достаточно, может быть? Свои пятьсот баксов ты получишь, так зачем же тебе нужно огорчать меня? Да, я — Любитель! Я — художник, я — богат! Я имею свои склонности, причуды, потому что знаю, что человек я необыкновенный, а необыкновенным позволено много! Много! — Он резко встал и заходил по залу. — Я люблю красоту, старинные вещи! Только в старину люди по-настоящему понимали красоту, вот и я ее так понимаю! Но за красоту нужно платить, а поэтому денежные знаки я люблю не меньше красоты! О, я очень люблю старинные денежные знаки, монеты. Сейчас я покажу тебе, чем я владею!

Он быстро подошел к стене, ревниво глянув на Кошмарика, легким движением руки отодвинул одну панель, покрутил колесико замка с шифром, открылась дверца. Через несколько секунд Любитель положил перед Кошмариком несколько плоских деревянных ящиков, сдвинул крышку на одном из них и восторженно сказал:

— Вот, смотри! Вот моя любовь! Монеты! Вот итальянские цехины, испанские дублоны, французские лувры, наполеондоры и луидоры, английские гинеи и соверены, динары Востока, а вот — русские империалы. Тебе нравится их желтый цвет? Это цвет золота! В Китае лишь император мог носить мантию из желтого шелка!

О, это святой цвет! Им никто не может обладать без высшего на то дозволения! Да, святой, святой!!

Кошмарику стало страшно. Так страшно ему не было никогда в жизни. С ним рядом стояло само зло, и он ощущал какую-то дикую, черную энергию, исходящую от человека, который трясущимися пальцами перебирал золотые монеты. Кошмарик чувствовал, что через несколько мгновений эти пальцы могут сомкнуться на его горле, а поэтому решил разрядить обстановку, сказав как можно более небрежно:

— Да, ништяковые такие фишки у тебя, Любитель.