К тому времени Хассан был настолько близко, что я поражалась, почему он не чувствует этого так же ясно, как я. У меня оставались только секунды для приведения в действие моего плана, но само выполнение займет меньше секунды. Один стремительный толчок ноги — и содержимое короба рассыплется на пол, в трех футах от того места, где я стою. Определенно, Хассан не устоит перед соблазном броситься на меня, ведь этот ход — беспроигрышный. А как только он метнется на звук, я ударю его алебастровым горшком, который у меня уже наготове. Я отвела ногу на несколько дюймов назад, чтобы у меня был размах, и...

Я не смогла этого сделать!

Мне трудно было поверить в это самой. Я выросла в среде археологов и всеми порами восприняла их идеалы. Всего пятнадцать минут назад я испытала такую великую радость, обнаружив гробницу, что на время позабыла о грозившей мне опасности. Но если бы кто-то даже в тот момент моего восторга предположил бы, что я стану рисковать собой из-за каких-то дурацких древностей, я расхохоталась бы ему в лицо.

И все-таки я не могла толкнуть ногой этот короб. Только не его, несмотря на то что я уже чувствовала дыхание Хассана у себя за спиной. Из всех предметов гробницы меня удерживали именно папирусы. В них могло быть все на свете — любовные песни, поэмы, забытое свидетельство первого поклонения человека Единому Богу, исторические хроники... Конечно, это кажется диким даже мне, но, когда красивые руки Хассана сомкнулись на моем горле, а его гибкое упругое тело навалилось на меня, я исхитрилась вывернуться так, чтобы мы упали не на тот проклятый короб со свитками папирусов, который загубил мой хитроумный план.

У меня так и не появилось возможности воспользоваться алебастровым горшком. Он оказался подо мной, когда я повалилась на пол, и чуть не перебил мне позвоночник. Мне удалось отнять руки Хассана от своего горла, вцепившись ему в глаза, и тогда я заорала до боли в горле — просто рефлекторно, ведь никто меня не мог услышать...

Когда через плечо Хассана я увидела свет, то решила, что лишилась рассудка. Источника, из которого мог бы исходить этот свет, не существовало: мой фонарик был похоронен где-то в камере, а лампа Хассана разбита. И все-таки свет не гас, а становился все ярче. В дверной проем мне было видно, как тьма за ним сменилась полумраком, а потом — желтым светом.

Хассан был слишком поглощен борьбой, чтобы заметить свет или человека, вошедшего в камеру. Человек держал в одной руке фонарь, а в другой — большой черный пистолет. Фонарь приподнялся, и пришелец тщательно и неспешно оглядел помещение. После этого приподнялся пистолет. Дуло его смотрело Хассану точно между лопаток. Я громко и испуганно вскрикнула. Мне было плевать, что в мерзком паршивце окажется больше дырок, чем в швейцарском сыре, но любая пуля, которая поразит его, вероятней всего, попадет и в меня. Очевидно, пришелец тоже это понял. Ловким движением он перевернул пистолет и со всего размаху ударил парня рукояткой по затылку.

Хассан обмяк, придавив меня всей своей тяжестью так, что я едва не задохнулась. Пришелец, презрительно пнув неподвижное тело, столкнул его с меня ногой и протянул руку, чтобы помочь подняться.

Простояв на ногах не больше трех секунд, я рухнула на пол у основания саркофага и скорчилась, закрыв лицо руками.

На моем месте было бы простительно разразиться первоклассной истерикой, но я не могла себе этого позволить. Только не при мистере Блоче, возвышавшемся надо мной с большим черным пистолетом в руке. Почему-то мне и в голову не пришло, что он явился меня спасти. Спасение было просто случайным и, возможно, временным. Каким образом Блоч нашел гробницу, притом что специалисты не сумели этого сделать, я не могла представить, но его намерения и его истинное лицо открылись мне со всей очевидностью.