– Зал эффектней, – ответила я, доставая фотоаппарат. – Можно я здесь поснимаю?

– Если Иван Леонидович разрешил, значит, можно, – ответил Джокер.

– Он разрешил! – напомнила я. – Он сказал, что я могу снимать где угодно!

Карлик пожал плечами.

– Вот и снимайте! Разве я мешаю?

Я отошла к порогу. Села на высокую ступеньку и прицелилась объективом в органные трубы.

– Прямо, Большой зал Консерватории, – сказала я, делая снимок.

– Лучше, – равнодушно заметил Джокер. – У них орган на грани вымирания. А у нас новенький.

– Ну, качество инструмента не всегда определяется его новизной… Возьмите, к примеру, скрипки Страдивари.

– У нас не скрипка, – пренебрежительно откликнулся Джокер. – У нас – орган.

– Настоящий? – спросила я и сменила ракурс.

Джокер обиделся.

– Конечно!

– Круто.

Я нащелкала десять кадров и обнаружила, что пленка кончилась.

– Пленка кончилась, – сказала я своему гиду.

– Ничем не могу помочь.

– Да я и не прошу!

Я еще раз обвела взглядом огромную студию и завистливо вздохнула. Что-то мне подсказывает, что господин Дердекен не только займет место покойного магната Терехина, но и перещеголяет его по всем статьям.

– Красиво, – повторила я. Повернулась и пошла к выходу. Джокер затрусил за мной.

– Хотите посмотреть что-то еще? – спрашивал он на ходу. – Может, желаете пообедать? У нас прекрасная столовая! Иван Леонидович велел проявить гостеприимство!

Если бы меня пригласил Иван, я бы и раздумывать не стала. Но боюсь, что обед в компании маленького желчного Джокера, застрянет у меня поперек горла.

– Нет, спасибо, – ответила я вежливо. – Мне нужно возвращаться назад, в редакцию.

– Очень жаль, – откликнулся карлик.

Я остановилась на ступеньке и посмотрела вниз.

– Зачем вы врете? – спросила я. – «Жаль»… Вы же меня видеть не можете!

– Я не вру, – ответил карлик и поднял голову. Рассеянный свет упал на его лицо, высветил маленькие блестящие глазки. И в них сейчас не было привычного ехидного выражения.

– Я никогда не вру, – повторил Джокер.

– Так-таки и никогда? – насмешливо переспросила я.

– Никогда!

– Да вы просто святой!

– Нет, – отказался Джокер. – Я не святой. Я шут. А шуты имеют только одну привилегию и только одну обязанность: всегда говорить правду. Вот я вам и говорю: очень жаль, милая девушка, что вы зачастили в наши края.

Наши глаза столкнулись.

– Вы мне угрожаете? – спросила я, стараясь говорить спокойно.

Джокер усмехнулся и отвел взгляд.

– «Я слеп, но освещаю тьму», – ответил он словами шута из пьесы Кальдерона.

Я рассердилась.

– Слушайте, вы! – сказала я жестко. – Нельзя выражаться как-то попроще, а? Без многозначительности?

– Нельзя, – ответил Джокер.

Я сердито отвернулась и побежала наверх.

Не прощаясь с провожатым, выскочила на улицу, проигнорировала удивленный взгляд охранника, добежала до машины.