На плече у святого Франциска сидели птицы — маленькие деревянные голуби. Они всегда нравились Роберту, с самого детства, когда во время долгих скучных служб он погружался в мечтания, и ему чудилось, будто птицы оживают и летают по церкви.
Вязель поглядел на него. Их глаза встретились.
Роберт напрягся.
«Пусть летят», — сказал Вязель прошлой ночью о летучих мышах. Сейчас, в миг кристально ясного озарения, Роберт понял, что он — он сам, Роберт — и в самом деле мог бы этого добиться: оживить птиц и сделать так, чтобы они вспорхнули с плеча святого. Надо было только очень сильно захотеть, собрать всю силу, какая скрывалась внутри. Если бы в нем было веры хоть с маковое зернышко.
— Кто это? — Максел подошел сзади, встал за спиной.
Роберт зажмурился. Потом сказал:
— Тот, о ком я вам говорил. Друид.
Отец Максел замер. Потом подошел к Вязелю — тот ставил зажженную свечу в подсвечник. Пальцы у поэта были тонкие, хрупкие; пламя затрепетало, озаряя его лицо.
— Рад видеть в церкви незнакомого человека.
Вязель поднял спокойные глаза.
— Я здесь уже бывал.
— Неужели?
— Много раз. За долгие столетия.
Максел кивнул. Крупные черты его лица ничего не выразили. Даже тень по ним не пробежала.
— Значит, должно быть, что-то притягивает вас сюда.
Вязель поглядел на Роберта.
— Эйвбери — это колыбель духовной силы, страна, окутанная мечтами и видениями. — Он опять перевел взгляд на Максела, и они стояли глаза в глаза, поэт — темный и худощавый, священник — большой и массивный. — Вы и сами знаете это, святой отец.
К удивлению Роберта, Максел медленно кивнул. Вязель сказал:
— До завтра, Роберт, — улыбнулся, перекрестился и вышел через деревянный проем главной двери.
— Мне показалось, ты говорил, будто он язычник, — задумчиво произнес Максел.
— Я понятия не имел, какого он вероисповедания.
— Что он имел в виду насчет завтра? — Крестный отец всегда имел обыкновение резко менять тему. На этот раз его манера разозлила Роберта.
— Ничего. Я обещал отвести его кое-куда.
— Человек, который странствует много столетий, сам прекрасно знает все окрестности. — Максел обернулся. — Роберт, держись от него подальше. Он не тот безобидный чудак, каким я его себе представлял. — Его голос зазвучал на удивление мрачно, но тут к ним подошла Кэти:
— Готовы?
— Хорошо поесть я всегда готов, — хрипло отозвался Максел.
* * *
К концу дня пошел дождь, поэтому послеобеденные напитки были перенесены в летний домик — обветшалый деревянный павильон под кедром. Роберт сел верхом на скамейку и приладил картину на мольберт, потом соскреб с палитры старую краску.
Максел должен был позировать ему для портрета; Роберт писал его уже много месяцев, то загораясь энтузиазмом, то остывая. Но сегодня ему хотелось погрузиться в мир красок. Он довольно легко набросал лицо, но чем дольше он вглядывался, тем больше оттенков зеленого, красного и даже синего различалось в глубине веснушчатой плоти. Эта игра красок завораживала его и наполняла отчаянием.
— Ты никогда не закончишь этот портрет, — ворчал отец.
— Закончу. Это для портфолио.
Максел сел, достал сигарету, закурил.
— Только этого не надо рисовать.
— Вы не могли бы не курить? Это меняет все тени.
— Трудно.
Мама встала:
— Пойду помогу Марии прибраться.
— Не делай этого, Кэти Магвайр. |