Просто пустое место, ничего больше.

Я, слегка нервничая, провел пальцем по шраму у брови и пошел посмотреть замки на двойных дверях в комнату для музицирования.

– Я бы и сам назвал эти обстоятельства весьма странными, сэр. В полночь, когда я делал ночной обход, комната была заперта. Ключ есть у меня и у мистера Миллингтона; у миссис Торнтон, экономки, тоже есть ключ. Все они на месте. И потом, разве мистер Миллингтон не говорил вам, что вчера мы обшарили и перетрясли весь дом сверху донизу? Точно кому из нас могло прийти в голову хранить при себе ворованное добро…

Я строго покосился на него и закончил осматривать второй – судя по всему, нетронутый – дверной замок. Все красивые лондонские гласные Тёрли к этому времени полностью растворились в водах реки Эйвон, на берегах которой раскинулся Бристоль. Я уже почти полюбил его за это.

– Да они стоят целое состояние, некоторые из них. Та миниатюра уж определенно. А до этого, насколько я понимаю, у вас ничего никогда не пропадало?

– Никогда, сэр. Потому как никто из нас в деньгах нужды не испытывает. Особенно в краденых. Там, внизу, еды у нас навалом, в год положено три выходных по болезни, на каждое Рождество получаем премии. И у всех нас есть семьи, которых надобно поддерживать, а каждый божий день в город просачиваются по десять тысяч ирландцев. Так что никто не рискнет быть уволенным, тем более – с волчьим билетом.

Ирландцы действительно наводняли Нью-Йорк; ощущение возникало такое, что в каждой капле этой волны было, как минимум, по какому-нибудь Доннелли или Маккейлу. Никто их не любил – за исключением, разумеется, демократов типа моего брата Валентайна, ведь ирландцы всегда голосовали за них. Но уж определенно, что к домашней прислуге британского происхождения это не относилось – ведь их в любой момент за любую малейшую провинность могли вышвырнуть на улицу наиболее экономные хозяева. Я сочувствовал Тёрли. Его неприязненное отношение к ирландцам носило чисто практический характер, в отличие от злобной антикатолической паранойи, охватившей наше общество, от которой у меня просто волосы вставали дыбом.

Но еще в прошлом году ирландцы начали голодать, когда у них подошли к концу запасы картофеля. Зима еще не кончилась, а этот парень ничуть им не сострадал. У меня есть друзья среди ирландцев, есть сослуживцы-ирландцы, а потому я хорошо представляю, что это такое – экономить на еде. Мы с Валом однажды соорудили в котелке ужин из кашеобразной массы овощей, выданных нам из ресторанных запасов и объедков, пустили в ход зерна с недоеденных кукурузных початков в масле и три подобранных на улице каштана. Брат посолил все это, поперчил, разложил по тарелкам и украсил мое блюдо двумя каштанами, а свое – одним, и назвал все это салатом.

Как-то не слишком убедительно прозвучало.

– Ну, а когда вы запирали дверь, не заметили, что чего-то не достает?

– К сожалению, нет, да я и не присматривался. Последней в семье в эту комнату заходила миссис Миллингтон, после завтрака.

– А проникнуть сюда можно только через эти двойные двери или два окна – в том случае, конечно, если не было дубликата ключей… – Я отпер задвижку на одном из окон эркеров.

– Получается, что так, сэр. Но только вы, люди из полиции, можете понять, снимали с этого ключа дубликат или нет.

Я раздраженно, злясь на самого себя, прикусил нижнюю губу. Затем высунулся из окна, и лицо так и ожгло холодом. Стена здания, выходящая в проулок, была выложена из кирпича, вверх поднимался лишь один побег плюща, к тому же находились мы на втором этаже. Второе окно выходило на шумную Пятую авеню. Да, к окнам трудно подобраться, не оставшись незамеченным, к тому же оба они были заперты изнутри.

Я вернул задвижку на место и решил заняться тем, в чем был силен: разными историями и людьми, которые мне их рассказывают.