Бернар Бессон. Тайна Синего имама
15 января 1098 года, крепость Аль‑Хаффа, Сирия
– Где золото?
Ученый монах покачал головой:
– Пленники отказываются говорить, мессир.
С высоты захваченных укреплений Танкред де Ла‑Мот‑Руж обвел взглядом горизонт: только камни да пересохшая река. Желтая пыль забивалась в раны, проникала между кожей и железными доспехами, окрашивая кровь в золотистый цвет.
Возглавлявший отряд из двух сотен всадников и пеших воинов, Танкред захватил крепость на рассвете. Едва взошло солнце, лучники из Орлеана и Питивьера начали стрелять по бойницам, мешая неверным обрубать веревочные лестницы с крючьями, по которым христиане взбирались на стены твердыни.
Магометане явно не ожидали столь стремительного и яростного штурма.
Аль‑Хаффа потому и слыла неприступной, что никто никогда не пытался ее атаковать.
Танкред снял с руки железную перчатку и погладил камень, на котором подсыхала кровь Монжуа, одного из тех, кому удалось первыми ворваться в сарацинскую крепость.
– Следуй за мной!
Византийский монах встретил лихорадочный взгляд завоевателя и, трепеща от ужаса, двинулся вслед за Танкредом, не спуская глаз с синего креста франкских крестоносцев, вышитого на его плаще.
Считалось, что взятие Аль‑Хаффы, расположенной в тридцати лье от дороги на Иерусалим, защитит крестоносцев, шедших к священному городу. Танкред и его воины добровольно взялись за этот подвиг. Ходили слухи, что в крепости хранится сокровище, поэтому после битвы Танкред приказал обыскать замок и допросить гарнизон.
Во внутреннем дворе крепости оставшиеся в живых сарацинские воины взирали на победителя, ожидая решения своей участи. Рыцарь‑великан схватил монаха за руку и заговорил:
– Скажи им, что от имени короля франков я вступаю во владение этой крепостью, а также людьми и животными, которые в ней находятся.
Монах перевел.
– Скажи им, что ныне я вершу здесь суд и выношу приговор, и они должны отвечать на мои вопросы.
Монах переводил и даже не пытался вырваться из железных тисков, сжимавших его руку до хруста в костях. В последние месяцы мир божий все больше походил на ад, и монах с сожалением вспоминал прохладу и благоуханный сумрак своей монастырской кельи.
Танкред приказал принести меч и воткнул его в песок перед собой. Переводить ничего не пришлось, все было понятно без слов. Объятые страхом побежденные смотрели на франков застывшим взором. У одного из них подкосились ноги, и мучимый жаждой сарацин рухнул на землю.
– Где золото? – повторил Танкред.
Монах перевел. Все молчали. Танкред отпустил руку византийца и посмотрел на пленников. Его взгляд остановился на одном из них, с виду самом отважном. То был турок‑сельджук с покрытым шрамами лицом.
Два крестоносца схватили неверного и бросили его к ногам военачальника. Танкред взмахнул мечом, кровь поверженного брызнула на землю и обагрила плащи воинов.
Обезглавив шестого по счету сарацина, Танкред повернулся к монаху, который выбрался изо рва, – от страшного зрелища его вывернуло.
– Скажи им, что погибли самые смелые.
Запинаясь, монах перевел его слова. Еще один мусульманин упал без сознания.
Одного за другим Танкред казнил неверных, думая о своем замке неподалеку от Питивьера, защищенном земляным валом и живой изгородью. Он хотел построить две каменные башни, такие как в Аль‑Хаффе. Ученый монах нарисует ему план, а на золото, которое сарацины рано или поздно отдадут ему, он наймет зодчего и каменотесов.
Предпоследний пленник вскочил. Танкред не умел разбирать буквы на пергаменте, зато без труда читал человеческие мысли по глазам. От него невозможно было ничего утаить. Монах наклонил ухо к пересохшим губам сарацина. Когда византиец поднял голову, Танкред увидел, как золото поблескивает в его глазах. |