Поймите меня правильно, я не против социализма. Я поняла это, когда была за рубежом, но, боюсь, в гонке за мировое господство Запад проиграет.
«Странно, – подумал француз, – вначале эта женщина, рискуя головой, бежит от секретной советской службы, а потом воспевает социализм!» И у него закралось сомнение, а не удачная ли это провокация советских спецслужб? Уж не держит ли его сейчас на прицеле КГБ?
Несмотря на обоюдное недоверие, они разговаривали всю ночь, иногда забываясь сном. Примерно в районе Куруску, которое теперь было затоплено водохранилищем, восток окрасился бледно-голубым, потом желто-красным цветом. Зарождался новый день. Здесь, в самой южной части изгиба Нила, река постепенно сужалась, берега были изрезаны фьордами. Почти полностью затопленные верхушки пальм торчали из воды, раскинув изогнутые руки-ветки, словно водяные растения.
С восходом жизнь возвращалась к спящим египтянам. Самый старший опустил ведро на веревке в воду – каждый день у него начинался с омовения. Потом они вместе обернулись к восходящему солнцу, чтобы совершить намаз. На рынке в Асуане Балое купил пару невзрачных на вид бананов, которые оказались очень сладкими. Один он предложил Рае.
На какое-то время русская исчезла с палубы. Когда она снова появилась, на ней была уже европейская одежда – блузка цвета хаки и мятая юбка.
– Это я нашла внизу, – сказала Рая, подходя к Балое. – Думаю, это лучше, чем появиться в Абу-Симбел в прежней одежде. – И она указала на свернутый узелок под мышкой.
Штурман разнес чай в маленьких стаканчиках. И хотя Балое опасался, что кипяток готовят из нильской воды, он все же взял напиток. Рая отказалась.
– Ну, на чай это похоже… – скривилась она. – А как на вкус?
– Неплохо, – ответил француз. – Только не надо задумываться, откуда они берут воду.
Египтяне так раскричались, что европейцам пришлось постараться, чтобы услышать друг друга. Балое, придавая словам особое значение, сказал:
– Я еще раз все обдумал. Мы должны сохранить ваш приезд в тайне. Правда вызовет в Абу-Симбел сильное беспокойство. Как бы вы реагировали, если бы вам навстречу вышла женщина, утверждающая, что сбежала от русских?
Рая беспомощно смотрела на него.
– Да, вы правы, мосье. Но что же мне делать?
– Доверьтесь мне! – самоуверенно ответил Жак Балое.
У него созрел план.
10
Камински быстро прижился в Абу-Симбел. С людьми он ладил хорошо хотя бы потому, что был таким же, как все; потому, что нехватка времени делала общение с ними проще; потому, что здесь он мог достичь того, чего хотел, – забыть прошлое. Ему неожиданно помогло дружеское расположение итальянца Сержио Алинардо. Их часто можно было встретить вдвоем. Это даже бросалось в глаза.
Именно Сержио в какой-то степени помог ему познакомиться с доктором Хорнштайн. Несмотря на привлекательную внешность, она была холодна как рыба и ни одному человеку в этих жарких тропиках не удалось растопить ее сердце – даже великолепному доктору Хекману, директору госпиталя, который с подозрением следил за каждым ее шагом, будучи не в состоянии и на йоту приблизиться к цели.
Камински надеялся, что в Абу-Симбел сможет забыть о женщинах и вообще не касаться этой темы. Он не ожидал, что столкнется здесь с существом женского пола. И еще больше был удивлен, увидев Геллу Хорнштайн.
Что именно привлекало его в этой женщине, несмотря на принятое решение, Камински не мог объяснить. Даже внешне доктор не отвечала его представлениям об идеале женщины. Она была плоскогрудой, что Камински называл «мужизмом», и при этом все равно симпатичной. Несмотря на моду, она стриглась коротко, что вообще было ему не по душе. |