Гнетущая тишина была ему ответом. Мартин не спешил прерывать паузу. Нет, на этот раз его не сморила старческая дрема. Мартин вспоминал.

Двадцать шестого апреля из бункера сбежал шурин фюрера Фегелейн. Двадцать седьмого на розыски труса фюрер бросил группу последних верных эсэеовцев. Естественно, беглеца поймали. А на следующий день еще работающий приемник принял передачу Би-Би-Си, в которой сообщалось насчет встречи Гиммлера с Бернадоттом и насчет предложения перебежчика о капитуляции. А русские танки уже били прямой наводкой вдоль Потсдамер-плац.

Беднягу Фегерлейна расстреляли. Потом была жуткая, почти траурная церемония бракосочетания с Евой. А потом Адольф стал диктовать перепуганной насмерть секретарше завещание.

«Геринг и Гиммлер — не говоря уж о об их нечестности по отношению лично ко мне — нанесли колоссальный вред народу и германской нации, — тихим, равнодушным голосом диктовал фюрер, — вступив без моего ведома и разрешения в тайные переговоры с врагом и пытаясь противозаконно захватить власть в государстве…»

Тогда же Гитлер назначил Мартина душеприказчиком. И тем же вечером позвал его в свой кабинет. Одного. Выпроводив Еву. Даже отпустив охранников. И поведал Борману самую страшную тайну двадцатого века, воспользоваться которой фюрер не успел. Поведал одному Борману. Только ему. Будто загодя знал, что рейхсляйтер переживет всех сподвижников… Ах, старый хитрый пес, даже после смерти он собирался отомстить миру за падение Рейха!..

Тридцатого апреля, пока догорали трупы застрелившегося Адольфа, отравившейся Евы и семьи Гебельса, последние обитатели бункера выбрались наружу — в надежде просочиться сквозь боевые порядки русских.

Два очевидца засвидетельствовали смерть Мартина. Эрик Кемпки, шофер Гитлера вроде бы видел, как Борман был убит разорвавшимся в центре группы беглецов русским снарядом. А руководитель гитлеровского союза молодежи обергебитсфюрер Артур Аксман клялся на Нюрнбергском процессе, что партайгеноссе проглотил ампулу с ядом, когда понял, что через русские позиции не пробиться. Бормана списали в расход. А он выжил. И продолжал нести в себе зловещую тайну Гитлера. Сквозь годы и континенты, лишения и поддельные паспорта, вынужденные убийства и забвение. Чтобы построить новую империю на обломках старой. И в один прекрасный день выпустить демона за границы пентаграммы.

И вот этот день грядет.

Наваждение воспоминаний отпустило.

— Что ж, последние приготовления завершены, — сообщил Борман твердым голосом. — Силы, которые могли бы нам помешать, нейтрализованы… Почти. Ох уж эти русские. Опять русские… Но руссиш швайн не успеют. Шесть дней — слишком малый срок. Господа, вы свободны. Фройляйн Картье, вы знаете, как поступить с двумя юнцами, что столь беспардонно нарушили ход заседания?

— Конечно, герр рейхсляйтер, — хищно улыбнулась Женевьев.

— Тогда я попрошу вас позаботиться и о моих телохранителях за дверями, прозевавших это вторжение. Кажется, вы что-то говорили про цианистый калий. Никогда больше не буду набирать охрану из местных. Дисциплина для бризильских мачо — пустой звук. А будущие руины Гданьских верфей отныне ваши. Таузант тойфель на эту Бразилию… Кстати, научите мою правнучку покупать красивые вещи. Это на вас «Sergio Rossi»?

— Нет, «Calamo», — потупилась француженка.

Герда, оголив пухлую ножку в белом чулке, что-то жарко прошептала на ухо прадеду. Заскрипела кожа отодвигаемых кресел.

— Герр Кримсон, Герда просит напомнить, что мы ждем вас послезавтра на ужин, — сказал Борман.

— Непременно буду. Заодно и разыграем в «бинго» акции «Вольво», — галантно поклонился лорд Кримсон и прихватил со стола уже не нужную покойнику серебряную зажигалку.