Судя, вообще, по тому, как свалено здесь все в одну кучу, ничего из «демонской культуры» не спасется в день Суда.

V

Так – в Книге Еноха, но в несколько позднейшем апокалипсисе, «Книге Юбилеев», не так. Здесь, кажется, сохранилось первоначальное сказание о более глубоком соблазне Ангелов:

«Ангелы Господни, те, чье имя Егрегоры, Egrègoroi (Бодрствующие, Бдящие), сошли на землю, чтобы научить сынов человеческих творить на земле правду и суд».

Сходят для добра, если же все-таки делают зло, то невольно, вводят других в соблазн, потому что сами соблазнены; губят, потому что сами гибнут. Ибо тончайший соблазн – не голое зло, ни даже прикрытое маскою добра, а то, которое считает себя добром искренне; нераскаяннейший грех – для «святой цели», война жесточайшая – за «вечный мир».

Падшие ангелы – такие же за человека страдальцы, человеколюбцы, как титаны, Атлас и Прометей.

«Все от меня – искусство, знанье, мудрость» (Aesch., Prom., v. 506), – мог бы сказать и ангел Азазиил.

Вавилонский бог, Оаннес-Эа, чтобы научить людей тайнам богов, выходит из Океана – нижней бездны, водной, а бен-Элогимы сходят с неба – верхней бездны, звездной, но тайна обеих одна – магия.

Магии – божественной механике – учат людей и Атлас и бен-Элогимы. Магия – душа Атлантиды – соединяет обе половины мира – Восток и Запад.

VI

Любят ли сыны Божьи сынов человеческих? Нет, только жалеют; восстают на Бога из жалости к людям, так же как Атлас и Прометей.

«Жалкие», «несчастные» – жертвы Бога, – вот что влечет к людям титанов и падших ангелов. Серафимы любят, Херувимы знают, а бен-Элогимы жалеют. Всем, кто не сделал выбора между Богом и дьяволом, но «остался сам по себе», – жало жалости пронзительно-сладостнее жала любви. Бога нельзя жалеть, а человека – можно, – вот соблазн. Кажется, Лермонтов понял его, как никто.

VII

Кто, не сделав выбора, смешивает Бога с дьяволом, тот смешивает и любовь с жалостью. Что такое жалость? Как будто любовь – тень любви. Любовь над смертью торжествует, жалость ей покоряется; вечности требует любовь, жалость довольствуется временем. Если человек смертен весь, то любить его нельзя – можно только жалеть. Любовь иногда, в самом деле, безжалостна; жалость всегда как будто любовна. В здешней жизни, царстве смерти, горько любить, сладко жалеть. Путь любви на гору, путь жалости под гору; любить трудно, легко жалеть: вот почему так мало любящих, так много жалеющих.

VIII

Дьявол уже соблазнил одну половину мира, Восток, буддийскою жалостью; хочет теперь соблазнить и другую половину – Запад; хочет убить Бога – любовь – жалостью.

IX

Видно по черноте обугленного камня, аэролита, каким огнем он горел, раскаленный добела, – «сладострастьем бесплотных духов», сладчайшею страстью, как будто небесного эроса – жалостью.

Х

Родина ангелов там же, где был Эдем, – в верховье Двух Рек, Тигра и Ефрата. Ангелов заимствовал оттуда Израиль, после Вавилонского плена, и передал нам. Наши херувимы – ассирийские kherubu; наши ангелы-хранители – вавилонские lâmassu.

Чтобы увидеть живого бен-Элогима, надо вглядеться в стенное изваяние ангела, сохранившееся в развалинах Ниневийского дворца (Delitzsch, Mehr Licht, p. 51). Если бы мы увидели его на церковном иконостасе, то не сумели бы отличить oт наших византийских ангелов.