Барбара Картленд. Тайная гавань
Мартиника, которую первыми колонизировали французы в 1635 году, была вновь отвоевана у захватившей ее Британии в 1802 году. Я посетила Мартинику в 1976 году и нашла ее очаровательной, типично французской, включая и восхитительную кухню. В 1981 году я впервые побывала на Гренаде. Остров Пряностей оказался в точности таким прекрасным, каким его описывали путеводители. Тропические леса, золотые пляжи и плантации мускатного ореха, какао и бананов именно таковы, какими я описала их в романе. Солнце сияет, заросли кустарника усыпаны яркими цветами, и пальмы раскачиваются от ветра, налетающего со стороны моря, глубокая синева которого перемежается изумрудной зеленью. Чего же еще желать?
Грэйния быстро поднялась по лестнице и остановилась наверху, прислушиваясь. В доме было темно, но ее пугала не только темнота. Пугали доносившиеся из столовой голоса, пугала сама атмосфера, полная напряжения и даже угрозы. Весь последний месяц она с детским восторгом ожидала возвращения на Гренаду, где она будет у себя дома, где все пойдет так же, как три года назад, когда она покинула остров. Вместо этого, едва они достигли зеленых островов, которые всегда напоминали Грэйнии изумруды, разбросанные по морской синеве, все пошло скверно. Когда отец сказал, что увезет ее домой, она преисполнилась уверенности, что к ней, наконец, вернется счастье, ощущение которого не покидало ее, пока она жила на своем волшебном острове. Он был населен не только веселыми, улыбчивыми людьми, но также богами и богинями, обитавшими на вершинах гор, феями и гномами, неслышно и почти неуловимо скользившими среди мускатных деревьев и кокосовых пальм. — Просто чудесно вернуться в «Тайную гавань», — сказала Грэйния отцу, когда они миновали штормовой район Атлантики. Море было спокойное и чистое, оно сияло в солнечных лучах; матросы карабкались по мачтам и пели песни, которые Грэйния помнила, как частицу своего детства. Отец ничего не ответил, и минуту спустя она взглянула на него вопросительно: — Тебя что-то беспокоит, папа? В последние несколько дней отец пил не так много, как в начале путешествия, и вопреки тому, что мать Грэйнии называла «беспутной жизнью», выглядел все еще поразительно красивым. — Мне надо бы поговорить с тобой, Грэйния, — ответил он, — о твоем будущем. — О моем будущем, папа? На этот раз он промолчал, и Грэйния почувствовала приступ страха, внезапный, как удар молнии. — О чем ты говоришь? Мое будущее связано с тобой. Я собираюсь ухаживать за тобой, как это делала мама. Я верю, что мы будем счастливы… вместе. — У меня на тебя другие планы. Грэйния недоверчиво вгляделась в лицо отца. Тем временем кто-то из офицеров подошел поговорить с ними. Отец вскоре отошел от Грэйнии вместе с ним, и она поняла, что у отца нет желания продолжать разговор. Весь остаток дня она с тревогой думала о том, что же он имел в виду, что намеревался сообщить ей. Она хотела вернуться к разговору вечером, но они обедали вместе с капитаном, и после обеда отец был неспособен к связной беседе с кем бы то ни было. Так продолжалось и на следующий день, и еще на следующий, и только когда корабль уже был ввиду так хорошо знакомых Грэйнии высоких гор, ей удалось застать отца в одиночестве у поручней и настойчиво обратиться к нему: — Папа, ты должен рассказать мне о своих планах до того, как мы попадем домой. — Мы не сразу поедем домой, — ответил ей граф Килкери. — Не домой? — Нет. Я договорился, что мы проведем ночь или две в доме у Родерика Мэйгрина. |
