Грэйния знала, что в трезвом состоянии он был самым приятным и увлекательным собеседником из всех, кого можно себе представить.

Он умел и пошутить, и рассказать интересную историю, а смех его заражал всех.

— Дай твоему отцу две картофелины и деревянный ящик, и он заставит тебя поверить, что это карета и пара лошадей, которые доставят тебя в королевский дворец! — сказал как-то Грэйнии, когда она была еще маленькой девочкой, один из друзей отца, и она этого не забыла.

Это была правда.

Отец считал жизнь забавным приключением, к которому не стоит относиться серьезно, и с ним соглашались все, кто попадал в его общество.

Но теперь Грэйния видела, насколько он изменился за те годы, что они провели в разлуке.

Он все еще мог смеяться, все еще умел рассказывать волшебные сказки, совершенно неотразимые, но в течение всего пути по Атлантическому океану Грэйния чувствовала, что он скрывает от нее нечто, и теперь, когда они приблизились к Гренаде, узнала его секрет.

Она-то считала само собой разумеющимся, что после такой трагедии, как смерть матери, отец захочет жить вместе с дочерью и попытается создать счастливый дом.

Вместо этого он пожелал выдать ее замуж за человека, которого она не переносила, когда была еще ребенком, и которого презирала ее мать.

Их корабль должен был причалить в гавани Сент-Джорджеса, но по заведенному для плаваний по Карибскому морю обыкновению сделал крюк, отклонившись от заданного курса, чтобы высадить их там, где пожелал сойти на берег отец.

Плантация Родерика Мэйгрина была расположена неподалеку от Сент-Джорджеса, в округе Сент-Дэвид, как его называли британцы.

На этом участке острова не было ни одного городка, красотой ландшафта он схож был с округом Сент-Джорджес, и люди здесь жили такие же.

На небольшом полуострове Уэстерхолл-Пойнт, поросшем цветущими деревьями и кустами, Родерик Мэйгрин выстроил большой и вычурный дом; по мнению Грэйнии, дом этот, который ей вовсе не нравился, очень напоминал своего хозяина.

Ей не помнилось, чтобы она бывала в этом доме в детстве, а теперь, когда они плыли к берегу в лодке мистера Мэйгрина, заехавшего за ними, она со страхом думала, что направляется словно бы в тюрьму.

Оттуда не убежишь; она уже не сможет распоряжаться собой, ей придется во всем подчиняться этому толстому, краснолицему мужчине, встретившему их.

— Рад вашему возвращению, Килкери! — громким и чересчур сердечным голосом воскликнул Родерик Мэйгрин, хлопнув графа по спине.

Когда он протянул руку Грэйнии, и она увидела выражение его глаз, то лишь огромным усилием воли удержалась от того, чтобы не броситься назад на корабль.

Но корабль уже плыл на запад, к мысу, обогнув который он должен был направиться к северу и достичь гавани Сент-Джорджеса.

Родерик Мэйгрин ввел их в дом, где слуга уже разливал ромовый пунш в высокие стаканы.

Граф поднес стакан к губам, и глаза у него так и вспыхнули.

— Я ждал этого с той самой минуты, как покинул Англию, — сказал он.

Родерик Мэйгрин захохотал:

— Я так и знал, что вы это скажете! Пейте на здоровье! Этого напитка у нас достаточно, и я хочу выпить за здоровье прелестной девушки, которую вы привезли с собой.

Он поднял свой стакан, и Грэйнии показалось, что он мысленно раздевает ее своими налитыми кровью глазами.

Она так яростно ненавидела его, что почувствовала: еще секунда — и она выскажет свою ненависть, если не выйдет из комнаты.

Извинившись, она удалилась в отведенную ей спальню, но когда слуга сообщил ей время обеда, заставила себя умыться и переодеться; она спустилась вниз и решила держаться с достоинством: именно этого ожидала бы от нее мать.

Как она и предполагала, отец к этому времени успел крепко напиться, пьян был и хозяин дома.