|
. Или по двору езди и кошек дави! – Улита! – укоризненно сказала Даф, питавшая, как известно, страсть к кошкам. – Что Улита?… В общем, она орет на меня, я на нее! Проорались, я говорю: нечего тут вонять уцененными духами! Вызываем ги-бе-де-де! И мы его вызываем! – заявила ведьма. Хан снова захохотал. На этот раз далеко не беззвучно. Улите даже пришлось прерваться и затолкать ему в рот шоферскую фуражку. Мамай хохотал, давясь фуражкой. По щекам у него текли слезы. – Приезжают. Я начинаю обрисовывать ситуацию, немножко горячусь, и меня просят помолчать… Ладно, я молчу. Мне интересно, как Мамай выкрутится. У него ж ни прав, ни документов на машину, ни страховки, только справка, что он принимал участие в битве на Куликовом поле в 1380 году в звании темника Золотой Орды и пострадал от действий русского войска. Справка выдана в тысяча девятьсот сорок седьмом году и подписана Берией. – Что за справка? Подделка, что ли? – спросил Чимоданов. Мамай выплюнул фуражку. – Слушай, зачэм подделка? Берия наш был человек. Его Тухломон окучивал, – сказал он с обидой. – А-а! Что дэлаешь? Тьфу! Улита вновь вернула фуражку на прежнее место. – В общем, с бумажками разрулили. Но самое прикольное было, когда гаишники уже уезжали и пытались увидеть нашу машину в зеркало. Я вижу: и так они его крутят, и сяк – ан нет ее. Глаза видят, а в зеркале – тю-тю. – Почему? – спросил Меф. Он смутно догадывался о причинах, но чувствовал, что Улите приятно будет сказать самой. – Видишь ли, у нас особая машина. Если я ничего не путаю, она была взорвана восемнадцать лет назад в Намибии… – заметила ведьма. – Но это же грустно! Сидеть там, где когда-то… – поежившись, сказала Даф. Улита мрачно посмотрела на нее. – Этого ты могла бы не говорить, светлая! Но если других радостей все равно нет, а вместо эйдоса в груди высверленная дырка, в самых грустных вещах можно найти немало утешительного. Даф спохватилась. – Прости! – Покапрощаю, – отвечала Улита, особо подчеркивая голосом слово «пока». Даф достала флейту, погладила ее, такую родную и привычную, грустно посмотрела на мундштук и спрятала. Ей хотелось играть, но не здесь же, не в резиденции мрака. Когда несколько тысячелетий подряд играешь по три часа в день, это становится не просто привычкой, а болезненной потребностью. – Светлая, ты похожа на курильщика опиума! – сказала Улита. – Почему? – Только они с такой тоской нюхают мундштук. – Я его не нюхала!.. Ну спасибо, что ты так думаешь! – сердито ответила Даф. Недавно восстановленное стекло на парадной фотографии ста первых бонз мрака ( снято на торжественном обеде в честь Варфоломеевской ночи, Арей третий слева в верхнем ряду) треснуло сверху вниз. – Здесь не говорят «спасибо»! Думай, где ты! – напомнила Улита, с удовольствием наблюдая на стекле еще одну трещину, на этот раз горизонтальную. Мефодий услышал скрипучий смех Чимоданова. Петруччо смеялся редко. Только когда кто-то умирал, или ломал ногу, или происходило нечто подобное. – Что за смех в зрительном зале? Разве кто-то уже повесился? – холодно поинтересовался Меф. Чимоданов смутился и перестал смеяться. |
