— Серьезно? — она не пыталась скрыть удивление. — А что, был еще другой?

— Симон Ревнитель, или Зелот.

— Да вы ксендз, а не врач! И все эти сорок километров меня обманывали. Что дальше?

Он уже пожалел о своей минутной откровенности, когда сказал ей, зачем едет в город. «Еще немного, — подумал, — и она спросит, верю ли я в Бога».

— Вы, хоть и ксендз, не верите в Бога, да? — услышал он ее голос. — Пожалуйста, не подумайте, что я вас осуждаю. Большинство ксендзов, которых я знаю, не верят. Ну, может, атеистами их нельзя назвать, это вам не коммунисты. Однако не верят. Или скажу иначе: во что-то там они верят. В какую-то силу. Закон. Может быть, в добро? Нет, вряд ли, слишком уж мало они творят добра, во всяком случае не больше, чем простые смертные. Уж кто, как не священники, обязан делать добрые дела, верно? А не, скажем, психи. Вы согласны? Психи…

— Я не ксендз, — чуть ли не рявкнул он, но тут же взял себя в руки. — Просто читал кое-что на эту тему.

В машине воцарилось молчание. Возле эстакады полиция направила их в объезд. Вместо того чтобы выехать на главную артерию, соединяющую все три города над заливом, пришлось, как и направляющимся в порт фурам, тащиться по улицам. Через несколько минут Левада заметил перед собой троллейбус. В этом не было бы ничего удивительного, если б троллейбусную линию не ликвидировали добрых два десятка лет назад. Откуда же он взялся? Едет нормально, с дуги время от времени сыплются искры… Потом взгляд доктора невольно упал на Управление океанскими линиями, где давно уже не сидели арматоры, — их вытеснили разные банки и фонды. Но сейчас на здании красовалась прежняя неоновая вывеска с характерными буквами и гордым силуэтом трансатлантического лайнера. Возле адмиралтейства — именно туда отправляли легковые автомобили — Левада, будто вернувшись на двадцать лет вспять, увидел на месте дешевой пиццерии бар «Капитанский». Оттуда как раз выходили — не считая офицера торгового флота — несколько молодых людей. Длинные волосы, широченные брюки, какие-то подвески и бусы — да это же все было давным-давно. Компания весело зашагала к превращенному в музей эсминцу и парусникам, причаленным у набережной. Сразу за перекрестком, сворачивая на главную улицу, Левада заметил террасу кафе «Роксана», которое закрыли в эпоху позднего коммунизма. Как и в те времена, когда он издалека наблюдал за поджидающими иностранных моряков жрицами любви, сейчас их там собралась целая стая. Даже в покачивающейся над пестрой толпой проституток большой маркизе с надписью «Кооператив ВМЕСТЕ» было что-то ностальгическое, хотя и сюрреальное. Можно подумать, Феллини снимает фильм в одном из трех наших городов на берегу залива! Призрачные картины появлялись и исчезали, будто кто-то с неведомой целью старался поразить доктора, ненадолго извлекая из темного колодца клочья минувшего времени. Неужели это только обман зрения? Но троллейбус-то ведь настоящий, как и проститутки на террасе «Роксаны».

Когда же Левада увидел на главной улице большую вывеску с надписью «Певекс», а перед магазином радиотоваров длиннющую очередь, он понял, что по неизвестной причине попал в боковую, потерянную ветвь времени, — иными словами, с ним случилось нечто, о чем он лишь читал у Шульца и Лема.

Он не был уверен, видит ли его спутница то же самое, но, когда они проезжали мимо продовольственного магазина с надписью «КОМИССИОННЫЙ — ИМПОРТНЫЕ ТОВАРЫ», перед которым, несмотря на внезапно поваливший снег с дождем, толпились люди, услыхал ее голос:

— Снег — летом? А вы обратили внимание, как они одеты?!

Машина ползла в веренице автомобилей, разбрызгивая грязную жижу.