|
Эта жемчужная белизна, достигнутая с помощью толстого слоя белил, кажется порожденьем чужой крови, влитой в сосуды «Женщины-маски», бегущей по всему ее телу. Но тогда изменилось и все ее существо. * * * – Вы, трое, и – вместе? А как записки, мой друг, переписали начисто? За спиной у нас вдруг возник заместитель директора клиники. Лицо секретарши стало напряженным, но ни малейшего испуга на нем не отразилось. – Вот текст завтрашнего выступления, я отпечатала две копии, одну отправила в Совет… Размножим их – пяти экземпляров, думаю, хватит? – Вполне. Выходит, они сообщники? Девочка, глядя на заместителя директора, еле заметно ласково улыбнулась ему. Я испытал такое чувство, будто меня предали. А чего еще следовало ожидать? Мой план с самого начала был обречен на провал. Из памяти у меня почему-то улетучились все вопросы, которые я по пунктам обдумал, готовясь к встрече с жеребцом. Будь хоть какой-нибудь способ узнать настоящие имена соискательниц – все стало бы на свои места. – Разумеется, эти нелепые девизы – чистая выдумка. Среди соискательниц есть и массажистки из турецких бань, и исполнительницы модных песен. – Тут заместитель директора ухватил девочку за ухо и строго сказал: – Очень жаль, но ты ведешь себя безобразно… Толпа зрителей разделилась надвое, и по возникшему проходу, высоко подкидывая колени, точно на ногах у них туфли для прыжков, пробежали трое стриженых в трусах. Заметив нас, они, будто по команде, приложили ладони ребром к вискам и задвигали ими, будто это слоновьи уши. У одного из них с плеча свешивалась пачка перевязанных ремнем газет. – Дай экземплярчик, – попросил заместитель директора. – Нельзя. Завтрашний номер. Стриженые убежали, и толпа снова слилась воедино. – Кажется, вы заинтересовались женщиной из этой комнаты? – Он думает, – ответила вместо меня секретарша, – что это его жена. – В самом деле… – заместитель директора с ехидной улыбкой взглянул на фотографию. – Но вы, я надеюсь, продолжаете свои записки? – О чем вы? – О том, что вы их тем не менее продолжаете. Давайте заглянем внутрь. У меня лишний билет, могу дать. Я сам питаю к этой женщине особый интерес. – И, повернувшись к секретарше, сказал: – А вы возьмите девочку и выпейте кофе в комнате отдыха. Не возражаете? Секретарша, наступив мне на ногу (я был в туфлях) и больно прижав ее, сказала: – Жду только пять минут – по часам. Извольте обращаться со мной как положено. Я имею на это право. И она зашагала, толкая кресло-каталку; девочка, сидевшая в нем, обернулась и с мольбой смотрела в нашу сторону. На кого именно – не знаю. Я отер слезы. Они, скорее всего, выступили от боли – секретарша здорово придавила мне ногу. Но заместитель директора, кажется, истолковал их по-своему: – Попрекать вас теперь ни к чему. Но знайте – иногда нужно быть жестоким. Врач должен быть жестоким, и больной обязан сносить его жестокость… таков закон жизни. Протиснувшись сквозь толпу зрителей, с завистью глазевших на мой билет, я толкнул дверь комнаты «Женщины-маски». За дверью висел черный занавес. Я раздвинул его, передо мной повис еще один. Раздвигая все новые и новые занавесы (порядка, в котором они висели, я так и не уяснил), я шел вперед, пока не попал в помещение, напоминавшее выложенный белым кафелем анатомический театр. Почти все места были заняты. Из динамика слышался сухой, невыразительный голос: – Трехминутный перерыв кончается. Занимайте, пожалуйста, свои места. Но заместитель директора не садился. Я тоже решил смотреть стоя. Свет в зале погас. На сцене появилась женщина. Обнаженная, с набеленным лицом – точь-в-точь как на фотографии. |
