|
– Очень приятно. Не прикажете ли чаю? От чаю дьявол отказался. Помолчали. – Роман написали? – вдруг после паузы спросил черт. Я вздрогнул. – Откуда вы знаете? – Бусин говорил. – Гм... Я Бусину не читал. А кто этот Бусин? – Один человек, – ответил Дьявол и зевнул. – Написал, это верно, – отозвался я, страдая. – А дайте ка посмотреть, – сказал, скучая, Сатана, – благо у меня сейчас время свободное. – Видите ли, Рудольф Рафаилыч, он не переписан, а почерк у меня ужасающий. Понимаете ли, букву «а» я пишу как «о», поэтому выходит... – Это часто бывает, – сказал Мефистофель, зевая, – я каждый почерк читаю. Привычка. У вас в каком ящике он? В этом? – Я, знаете ли, раздумал представлять его куда нибудь. – Почему? – спросил, прищурившись, Рудольф. – Его цензура не пропустит. Дьявол усмехнулся обольстительно. – Откуда вы знаете? – Говорили мне. – Кто? – Рюмкин, Плаксин, Парсов... – Парсов, это маленький такой? – Да, блондин. – Я ведь не с тем, чтобы печатать, – объяснил лукавый, – а просто из любопытства. Люблю изящную словесность. – Право... он мне разонравился... – и я сам не помню, кто открыл ящик. Дьявол снял шубу, повесил ее на гвоздик, надел пенсне, окончательно превратился в Рудольфа, взял первую тетрадь, и глаза его побежали по строчкам. Это верно, по тому, как он перелистывал страницы, я убедился, что ни один самый нелепый почерк не может остановить его. Он читал, как печатное. Прошло четыре часа. За эти четыре часа лукавый подкреплялся только один раз. Он съел кусок булки с колбасой и выпил стакан чаю. Когда стрелки «а часах стали „на караул“, ровно в двенадцать ночи, Рудольф прочитал последние слова про звезды и закрыл пятую, и последнюю, тетрадь. Моей пытке настал конец, а за время ее я перечитал 1 й том „Записок Пиквикского клуба“. Я старался не глядеть Рудольфу в глаза, не выдавать себя трусливым и жалким взглядом. Но глаза мои бегали. «Ему не понравилось. Он брезгливо опустил углы губ, – подумал я, – я – несчастливец... И зачем я давал читать?» – Это – черновик, видите ли, я его не исправлял еще... «Фу, и голос какой противный...» – Ваша мама умерла? – спросил Рудольф. – Да, – ответил я изумленно. – А когда? – Моя матушка скончалась в позапрошлом году от тифа, к великому моему горю, – сурово сказал я. Дьявол выразил на лице вежливое официальное сожаление. – А скажите, пожалуйста, где вы учились? – В церковно приходской школе, – ответил я проворно наобум. Дело, видите ли, в том, что я тогда почему то считал нужным скрывать свое образование. Мне было стыдно, что человек с таким образованием служит в газете, лежит перед керосинкой на полу и у него нет картин на стенах. – Так, – сказал Рудольф, и глаза его сверкнули. – Виноват, собственно, к чему эти вопросы? – Графу Толстому подражаете, – заметил черт и похлопал пальцем по тетради. – Какому именно Толстому, – осведомился я, раздраженный загадочностью вопросов Рудольфа, – Льву Николаевичу, Алексею Константиновичу или, быть может, еще более знаменитому Петру Андреевичу, заманившему царевича Алексея в ловушку? – Однако! – молвил Рудольф и прибавил: – Да вы не сердитесь. А скажите, вы не монархист? Как полагается всякому при таком вопросе, я побледнел как смерть. |
