— Ну вот видите, — сказал Шнюспельпольд, коварно улыбаясь, — ну вот видите, дражайший барон; теперь начинается интересное, так как речь пойдет о вашей собственной особе.

Затем он продолжал:

— Итак, пророк Зифур открыл мне существование восемнадцатилетнего красивого и изящного мекленбургского барона, который, по крайней мере с материнской стороны происходил из греческого княжеского рода, при рождении которого были совершены все обычные у греков обряды и который при крещении был назван Теодором. Этот барон, по уверению пророка, отлично годился для того, чтобы служить живым терафимом, с помощью которого можно будет уничтожить предсказание гороскопа и предать вечному забвению князя Теодора Капитанаки с его окровавленным мечом. Пророк вырезал с этой целью маленького человека из пробки, раскрасил его, одел на манер, показавшийся мне очень смешным, и уверил, что этот человечек вылитый барон Теодор фон С., только в уменьшенном масштабе. Я должен признаться, что, когда я имел счастье в первый раз увидеть вас, дражайший барон, я тотчас вспомнил об этом пробковом человечке — до того вы были похожи на него. Тот же томный мечтательный взор, оживляющий ваши глаза…

— Значит вы тоже заметили в моем взоре мечтательность, обыкновенно возвещающую о присутствии скрытого гения? — перебил барон канцелярского заседателя, делая до противности томные глаза.

— Конечно, — ответил Шнюспельпольд, — конечно! Затем та же глупость во всей осанке и манерах…

— Вы с ума сошли! — вскричал барон в гневе.

— Позвольте, — продолжал Шнюспельпольд, — позвольте. Я упоминаю только о той глупой наружности, которой отличаются выдающиеся гении и эксцентрические мыслители от обыкновенных умных людей. Во мне, к моей великой радости, тоже есть частичка подобной натуры, и она проявлялась бы заметнее, если бы мне не мешала моя коса… Итак, мы оба, пророк и я, от души смеялись над маленькой куколкой, казавшейся нам необыкновенно потешной. Вскоре я мог убедиться в справедливости кабалистических и астрологических наблюдений, сделанных мудрым Зифуром. Когда княжна коснулась куколки, она не рассыпалась в прах, как первая, но радостно вскочила ей на колени. Куколка очень полюбилась княжне, и она звала ее прекрасным Теодором. Напротив того, Апономерия выражала глубокое отвращение к этой вещице, противилась всем моим поступкам в этом направлении и отговаривала от путешествия в Германию, которое я хотел предпринять с ней и княжною через четыре года с тайной мыслью отыскать вас, милейший барон, и, к моему и к вашему благу, устроить вам свадьбу с княжной, чего бы это мне ни стоило. Апономерия ухитрилась бросить пробковую куколку — то есть в некотором роде вас самих, дражайший барон — в огонь! Но этим неосторожным поступком она отдалась сама мне во власть, и я сумел от нее отделаться… С моей княжной и богатым сокровищем, составляющим ее имущество, а в некотором роде и мое, покинул я Кипр и прибыл в Патрас, где был отлично принят прусским консулом Кондогури. О, если бы я никогда не был в этом месте!.. Здесь княжна познакомилась со свойствами одного талисмана, старинной фамильной вещью, перешедшей по наследству к ней. Я видел, как от нее вышла какая-то старуха… Одним словом, княжна так отлично научилась пользоваться талисманом, что я, хотя мое кабалистическое влияние на нее и не было ослаблено, стал в такой же мере ее рабом, как и господином. Гороскоп, мои каббалистические операции и сила талисмана образовали такое сплетение волшебных сил, что в них должна погибнуть или княжна, или я, смотря по тому, что осилит, гороскоп или моя кабала… Я пришел сюда, я нашел вас. Вы можете теперь ясно видеть, как старательно должен был я приняться за операции, с помощью которых княжна должна была достаться в ваши руки.