Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.
— А что ты испытывал в ее присутствии?
— Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.
— А раньше ты не испытывал такого чувства?
— Никогда, — сказал Тремаль-Найк.
— И сегодня ты видел это создание?
— Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.
— И ты никогда не следовал за ней?
— Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал — она больше не появилась.
— Странное приключение, — пробормотал Каммамури.
— Ужасное, — сказал Тремаль-Найк глухим голосом. — Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!
— Значит, ты любишь ее.
— Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.
В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.
— Это рамсинга! — с ужасом воскликнул он.
— Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк.
— Ты разве не слышал рамсингу?
— Да. Ну и что из этого?
— Она предвещает несчастье, хозяин.
— Глупости, Каммамури.
— Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.
При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.
— Не бойся, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.
Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.
— Ах! Хозяин! — вскричал Каммамури. — Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.
— Дарма! Пунти! — позвал Тремаль-Найк.
Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.
— Дарма! Пунти! — повторил Тремаль-Найк.
Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.
— Что с тобой, Дарма? — спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. — Ты беспокоишься?
Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза.
— Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? — с беспокойством прошептал охотник на змей.
— Боюсь, что да, хозяин, — сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. — Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе.
— Ты не слышал выстрелов в течение дня?
— Слышал около полудня, а потом ничего.
— С какой стороны?
— С юга, хозяин.
— Ты не видел там ничего подозрительного?
— Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна. |