| Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали. — А что ты испытывал в ее присутствии? — Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг. — А раньше ты не испытывал такого чувства? — Никогда, — сказал Тремаль-Найк. — И сегодня ты видел это создание? — Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам. — И ты никогда не следовал за ней? — Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал — она больше не появилась. — Странное приключение, — пробормотал Каммамури. — Ужасное, — сказал Тремаль-Найк глухим голосом. — Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня! — Значит, ты любишь ее. — Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово. В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги. — Это рамсинга!  — с ужасом воскликнул он. — Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк. — Ты разве не слышал рамсингу? — Да. Ну и что из этого? — Она предвещает несчастье, хозяин. — Глупости, Каммамури. — Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул. При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка. — Не бойся, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли. Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины. — Ах! Хозяин! — вскричал Каммамури. — Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду. — Дарма! Пунти! — позвал Тремаль-Найк. Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями. — Дарма! Пунти! — повторил Тремаль-Найк. Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина. — Что с тобой, Дарма? — спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. — Ты беспокоишься? Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза. — Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? — с беспокойством прошептал охотник на змей. — Боюсь, что да, хозяин, — сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. — Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе. — Ты не слышал выстрелов в течение дня? — Слышал около полудня, а потом ничего. — С какой стороны? — С юга, хозяин. — Ты не видел там ничего подозрительного? — Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна.                                                                     |