Зашевелились сугробы на пути у отряда, с ревом протяжным и стонами, повыползали из них человеческие да зверья останки уродливые… на воинов двинулись. Северяне же, к великому удивлению парня, ни капельки не испугались, загоготали дружно, то ли над видом трупов, то ли над бессилием колдуна насмехаясь, а затем вскинули топоры и принялись кости крушить. Если бы настоящими мертвяки были, то не была бы победа людей такой скорой да бескровной. Быстро управились чужаки с ходячими трупами, изрубили их на мелкие части да дальше уже собирались отправиться, как знахарь, на немощь свою разозленный, новое препятствие создал, всю выдумку, все знания, что почерпнул, в него вложил.

Завьюжила метель, ударил мороз, да такой сильный, что даже Чик в теплом тулупе и тот до кости промерз, не то что латники, у которых под доспехами лишь куртки надеты были; меховые, но уж больно тонкие. Стало воинам с севера не по себе, затоптались на месте, запрыгали, лица раскрасневшиеся растирая да броню поспешно с себя скидывая. Инеем белым их доспехи покрылись и стали хозяев не защищать, а, наоборот, холодом лютым морозить. Обрадовался Чик, что задумка его удалась, что мороз, который он напустил, даже для северян шибко сильным оказался. Да только радость ведунья продлилась недолго! Опустилось внезапно на голову сзади что-то тяжелое, и мир перед глазами парня мгновенно померк.

Тяжко просыпаться после удара по голове: затылок раскалывается, в висках резь несусветная, да и глаза готовы наружу вылезти, так что их и открыть-то боишься. Застонал Чик от боли и тут же понял, какую глупость совершил. Увидели чужаки, что пришел пленный в себя, залопотали на своем языке северном, к даленческой речи привыкшему уху, противном, а затем удары на бедолагу посыпались. Не по телу, путами сдавленному, они пришлись, а всего лишь по щекам, но уж больно у северянина ладонь оказалась тяжелой. Задергался ведун, отчего ему еще больнее стало; веревки крепкие в руки и грудь впились.

Стиснув зубы, чтобы не порадовать врагов стоном новым, и страдания телесные превозмогая, открыл пленник глаза и узрел мерзкую рожу мучителя. Сам Биврук, предводитель отряда маленького, до пытки его снизошел. Ухмылялся бессмертный премерзко, зубы не хуже волка скаля, а когда увидел, что Чик в себя пришел, ударил еще пару раз да горло пленника цепкими пальцами сжал.

– Говори, щен-н-нок, где хозяин твой прячется?! В какую нору забился этот трусливый червь?! – проорал Биврук пленному прямо в лицо, слова далеченские почти до неузнаваемости коверкая.

Страх мозг парня пуще пальцев, что его горло терзали, сковал. Понял знахарь, что будут его долго пытать… люто и изощренно, пока он иль дух не испустит, иль на убежище ведуна раненого не укажет. Не знал парень, жив ли еще ведун, но выдавать дикарям тело товарища старшего на поругание было не след. А что до боли, ему предстоящей, да кому же зазря мучения принимать хочется. Вот и пришлось пленнику выкручиваться да врать…

– Ушел он, я ему раненому лес покинуть помог да до города добраться… – прохрипел Чик, превозмогая жуткую резь в кадыке.