Однако волны огромны. Разбиваясь в пену, они то и дело захлестывают нас. Сохраняя высокую скорость благодаря достаточно мощным парусам, мне удается избежать затопления судна с кормы.

Из предосторожности я решаю провести ночь под прикрытием островов Ханиш, образующих гористый барьер высотой шестьсот метров, который протянулся на двадцать километров поперек Красного моря, затем, взяв курс норд, я плыву в открытое море.

Впереди над горизонтом вырастают высокие скалы, имеющие в основании ширину двести-триста метров, с абсолютно белыми, словно покрытыми снегом, вершинами. Это гуано, птичий помет. Я проплываю всего в нескольких метрах от скал — их пики отвесно обрываются в море, глубина которого здесь более пятисот метров.

Мириады морских птиц с длинными черными крыльями вихрем взмывают в воздух. С наветренной стороны море как бы взрывается, обрушиваясь на вертикальную стену, вдруг вставшую на его пути, и ветер подбрасывает вверх громадные снопы пены.

Что за гора с острыми вершинами погрузилась там в пучину? Ее последние, еще возвышающиеся над водой пики, кажется, продолжают вести отчаянную борьбу, пытаясь воспрянуть навстречу солнцу и ветру. Их семь, они отстоят далеко один от другого, но все их видишь одновременно, когда находишься в середине. Туземцы называют эти вершины братьями; три из них плоские, они поднялись над уровнем моря на высоту двадцать метров. На них нет никакой растительности, потому что даже высота не спасает их от соленых морских брызг.

В редкие дни затишья высадившиеся с фелюг люди собирают птичий помет, накопившийся на вершине за века и подчас образующий слой толщиной более одного метра, а также соль, выпадающую на плоских островах в результате испарения водяной пыли.

Эти скалы, затерянные в морском просторе, лишенные какой бы то ни было полоски берега, торчат из воды, словно изможденные, на последнем издыхании пловцы, создавая впечатление непрекращающейся смертельной схватки.

Грохот прибоя стихает по мере того, как я удаляюсь от этого места; теперь уже до моего слуха доносятся лишь глухие и редкие, подобные далекой канонаде, удары, затем все пространство заполняет свист ветра в снастях и шум катящихся вокруг судна волн. Постепенно розовые и белые купола семи братьев, оставшихся за кормой, опускаясь все ниже, уходят за горизонт, который вновь окружает меня своим одиночеством.

Пополудни на севере прямо по курсу появляются фиолетовые островки; они вырастают и сливаются друг с другом: это вулканическая гряда Большого Ханиша. Мы доплываем до нее через пару часов.

Вскоре над морем возникают большие белые фонтанчики, издали похожие на испарения. Но нет, это подводные скалы, пики затонувших гор, им, однако, не удалось подняться выше, и они остались на двухметровой глубине. Море как бы мстит за эту неудавшуюся попытку вызволения из плена. Оно с яростной силой обрушивается на затопленные гребни, которые то и дело проглядывают в ложбинках между валами, подобные черным и блестящим чудовищам; затем масса воды вновь смыкается над ними и взмывает вверх белым снопом. Я вздрагиваю при мысли о том, что может случиться с судном, сбившимся ночью с курса и оказавшимся в этих местах. Увы! Такое бывало, но никто не рассказал о кораблекрушении, ибо на подступах к этим скалам огромная глубина, а водоворот, возникающий благодаря сильному ветру, поглощает все, что плавает на поверхности, чтобы отдать добычу лишь в нескольких милях ниже по течению.

Я осмеливаюсь пройти менее чем в полукабельтове от рифов — настолько непривычно для меня это зрелище. Впрочем, попутно нам удается, и довольно успешно, заняться рыбной ловлей, бросив лесу за корму; мы вытаскиваем одного за другим здоровенных тунцов и других хищных рыб весом более двадцати килограммов.

Эти чудовища облюбовали здешние места, где грохот волн и сила течения облегчают рыбакам их задачу. Некоторые из рыб, длиной не более метра, имеют зато такую огромную пасть, что способны заглотнуть голову человека.