В этой ли беседе или сопоставив донесения приставленных к грекам осведомителей, но Борис Годунов со Щелкаловым уловили упорное нежелание Иеремии способствовать учреждению патриаршего престола в Москве — нежелание, свойственное вообще восточному духовенству, утратившему былое богатство и влияние и потому особенно рьяно отстаивавшему свое номинальное первенство в церковной иерархии.

Годунов не стал действовать в лоб. Укрепивший свое положение правитель располагал временем и средствами, чтобы провести осаду Иеремии, запертого на подворье и окруженного доверенными людьми Бориса Федоровича. Иеремия, поддержанный своими спутниками, и особенно Иерофеем Монемвасийским, продержался полгода. Возможно, он сопротивлялся бы и дольше, если бы не был побежден хитростью: на уловки Годунов и Щелкалов были великие мастера!

Недели шли за неделями, московское правительство не обращало на константинопольского патриарха никакого внимания, приставленные к Иеремии люди вели с ним ничего не значащие беседы. Между прочим, кто-то из них неофициально выразил пожелание, чтобы гость поставил на Москве патриарха. Иеремия отказал наотрез: самое большее в России можно поставить «архиепископа, какой в Ахриде. Да и от этого его отговорили спутники, указав, что автокефальная Ахридская архиепископия была учреждена Пятым Вселенским Собором и не одному патриарху, да еще приехавшему за милостыней, учреждать подобную в России.

Милостыню следовало еще получить — без нее было невозможно возвращаться в Константинополь, к разоренной Церкви и жадным турецким начальникам. Задерживаясь в России, Иеремия легко мог потерять патриарший престол, на который хватало претендентов. Он не жаловался на жизнь в Москве, роскошную для бедных греков, но все с большим сомнением смотрел в будущее. Его спутник, архиепископ Арсений Елассонский, решил остаться в России. Как-то и Иеремия сказал Иерофею Монемвасийскому, что остался бы здесь патриархом, если бы русские захотели.

Иерофей отговаривал приятеля, но люди Годунова уже доложили о словах патриарха. И вот, пишет Иерофей, «русские придумали хитрую уловку и говорят: владыко, если бы ты захотел и остался здесь, мы имели бы тебя патриархом. И эти слова не царь сказал им и не кто-либо из бояр, а только те, которые стерегли их. И Иеремия неосмотрительно и неблагоразумно, ни с кем не посоветовавшись, отвечал: остаюсь! Такой имел нрав, что никогда не слушал ни от кого совета, даже от преданных ему людей, вследствие чего и сам терпел много, и Церковь в его дни», — грустно заключает Иерофей.

Митрополит Монемвасийский напрасно обвиняет в данном случае патриарха Константинопольского: Иеремия попался на крючок вовсе не по излишней доверчивости. Для всех было очевидно, сколь выгодно Российскому государству переманить к себе первого по значению вселенского патриарха, перенести в Москву его престол. Даже в том случае, если бы в Константинополе на место Иеремии поставили другого патриарха, русская патриархия, опираясь на идею «пренесения» к ней всех святынь с Востока, могла бы претендовать на главное место во Вселенской Православной Церкви, соответствующее силе и славе Москвы.

Для внешней политики государства переход в Москву константинопольского патриарха имел бы колоссальное значение. Не только Греция и Балканы, но православные Белоруссия и Украина подчинялись тогда константинопольскому святителю: понадобилось еще сто лет, чтобы митрополит Киевский принял благословение от патриарха Московского.