– Мадемуазель вице-рассказчица! Кхе… кхе… Мадемуазель вице-рассказчица! – повторял мажордом.

– Что, уже? Иду!

Зажав под мышкой книгу крестного, Офелия шагнула в проем между черными занавесями и… столкнулась со старым Эриком, несшим свой «волшебный фонарь» и аккордеон. Его длинная голубая коса взмокла от пота.

– Ваш чер-р-ред, – презрительно бросил он, форсируя свое «р».

Офелия вышла на авансцену, и ее страх бесследно испарился. Как ни странно, она больше вообще ничего не чувствовала, словно все эмоции остались за кулисами. Белый экран убрали, и теперь девушка могла оглядеть целый зал, от партера до балконов. Интересно, присутствовал ли здесь автор того письма с угрозами?

Выход Офелии был встречен возмущенным перешептыванием, несомненно, вызванным ее ослиными ушами. Появление девушки приветствовал аплодисментами только один человек: Офелия его не видела, но знала, что это хлопает тетушка Розелина, игнорируя многозначительные покашливания окружающих. Больше никто не осмелился хоть как-то выразить рассказчице свою симпатию – все ждали реакции Фарука.

«Они хотят внушить ему, что это он кукловод, – подумала Офелия. – А он всего лишь их марионетка».

Девушка подошла к краю сцены. Как она и предполагала, Фарук сидел в первом ряду. Хотя слово «сидел» было не совсем точным: он скорее лежал на шести стульях сразу. Голова властителя покоилась на коленях у Беренильды, которая с материнской нежностью гладила его волосы. Глаза Фарука были прикрыты, словно он дремал, большая белая рука вяло держала стакан с молоком, грозившим вот-вот выплеснуться на пол. Другие фаворитки примостились как попало к его гигантскому телу, так что он выглядел идолом, усыпанным бриллиантами. Кроме Беренильды, которая подбодряла Офелию, неслышно шевеля губами, все остальные смотрели на нее с презрением.

«Отличиться…»

Офелия опустилась на колени, задула несколько свечей на рампе и под негодующий ропот публики неловко уселась на край сцены, свесив ноги, как на качелях. Фарук – вот кто был единственным ее зрителем, и она хотела быть как можно ближе к нему.

– Добрый вечер, – сказала девушка так громко, как только позволял ее слабый голос. – Я принесла с собой сборник сказок Анимы, который недавно получила по почте, и успела прочесть только одну из них, поэтому мой рассказ будет коротким и не очень точно соответствующим оригиналу. Заранее прошу меня за это извинить.

Офелия устремила пристальный взгляд на колени Беренильды, вернее, на зрителя в первом ряду, на его сонное лицо, на слегка приподнявшиеся веки, под которыми блеснула едва заметная искорка – свидетельство того, что ее слушают, – и начала свою историю:

– У одной девочки жила-была кукла – самая обыкновенная кукла, каких много на Аниме. Она открывала и закрывала глаза, поднимала руки или вертела головой по желанию своей хозяйки.

Из последних рядов, где было совсем темно, какая-то зрительница крикнула: «Громче!»

– Как и многие игрушки на Аниме, эта кукла с течением времени стала проявлять свой собственный характер. Она закрывала глаза, когда хотела, чтобы ее оставили в покое. Она махала ручками, когда ее платьице пачкалось. Она мотала головой, когда была с чем-то не согласна. И даже научилась самостоятельно ходить на своих шарнирных ногах.

– Громче! – донеслось из другого конца зала.

– Но в один прекрасный день кукле надоело быть куклой. Ей стало неуютно на своей полке. Она больше не желала быть игрушкой девочки. У нее появилась мечта. Ее собственная мечта. Она захотела стать актрисой.

– Громче! – закричали хором многие зрители, ободренные молчанием Фарука.