Фарук двинулся к сцене такой неторопливой поступью, что чудилось, будто время на его пути остановилось и застыло. Чем ближе он подходил, тем сильнее Офелию мучила ужасная головная боль. Он остановился вовремя: боль уже пронизывала все тело девушки острыми, невыносимыми приступами.

– Нет, я не хочу знать продолжение. Мне не нравится эта сказка. Но вы, – добавил он задумчиво, – вы говорили искренне.

По изумленным шепоткам, донесшимся из зала, Офелия заключила, что это было нечто вроде комплимента.

– Я назначаю вас вице-рассказчицей, – объявил Фарук.

– Но я и есть вице-рассказчица, монсеньор.

– Ах, так? Прекрасно, значит, мы избежим лишней бумажной волокиты.

Офелия из последних сил вцепилась обеими руками в свою книгу: Фарук причинял ей такую дикую боль, что она уж было собралась умолять его говорить побыстрее и отойти подальше. Он поднял руку небрежным жестом, который Офелия поняла лишь тогда, когда к нему подскочил юный референт с блокнотом-памяткой. Фарук обмакнул перо в чернильницу, протянутую тем же референтом, вставшим на цыпочки, и начал что-то прилежно записывать.

– Завтра вечером вы расскажете мне другую историю, мадемуазель вице-рассказчица.

Офелия и ее шарф вздрогнули, когда на них обрушился шквал аплодисментов из зала. Люди, только что вопившие «Громче!», встали с мест, приветствуя ее криками «Браво!» и воздушными поцелуями.

В зале начали медленно зажигаться газовые лампы, но Офелия уже не видела ни Фарука, лениво закрывавшего свой блокнот, ни Беренильду, которая спешила к ней, грациозно придерживая пышные юбки, ни тетушку Розелину, восторженно махавшую ей зонтиком.

Она видела только одного человека – Торна, в парадном черном мундире, в самой глубине зала, в ложе, ограждавшей его от нескромных взглядов. Он не аплодировал.

Сказки

Перемены в жизни Офелии начались с почтового ящика. Каждый божий день «мадемуазель вице-рассказчица» получала пригласительные песочные часы всех цветов радуги. Костюмированный бал иллюзий, место в ложе на очередном спектакле, литературный салон, и прочее, и прочее – колокольчик почтового ящика звенел не переставая.

Офелия глубоко уважала Матушку Хильдегард, но ей очень не нравились часы-приглашения, изобретенные старой дамой.

Однако это устройство было не лишено достоинств: потянув за колечко, включавшее отсчет времени, человек тут же переносился в желаемое место развлечений, которые длились до тех пор, пока весь песок не пересыпался из верхней колбочки в нижнюю. Размеры часов и количество песка соответствовали рангу приглашаемого лица: утехи могли длиться от нескольких минут до многих дней.

Возможно, Офелия и примирилась бы с таким количеством приглашений, если бы не голубые часы. Их присылали так много, что она опасалась нечаянно задеть колечко. А если она чего-то и хотела избежать, то именно этого. При дворе голубых часов было великое множество: на подносах лакеев, на столиках с бокалами шампанского, в автоматах. Сколько раз Офелия видела, как придворные вдруг исчезают из виду, а спустя несколько минут возникают на том же месте в состоянии полного экстаза. Но когда она спрашивала, куда их уносят эти голубые часики, ответ был один: «Ну конечно, в рай!» – что отнюдь не вселяло доверия.

– Я больше не хочу отвечать на приглашения! – объявила она как-то утром, решив не вставать, а почитать в постели сказки крестного. – Мне нужно готовиться к выступлению, а все эти празднества выбивают меня из колеи.

Но едва она раскрыла книгу, как Беренильда захлопнула ее и заставила девушку подняться, сказав:

– Напротив, я вам советую все приглашения принимать.