Руководили этой спасательной деятельностью два католических священника и протестантский пастор — отцы Шайе и Дюво и преподобный Поль Вергара. Отец Шайе был бледным нервным человеком с усталыми глазами  ученого, работавшего по 14—16 часов в сутки. Отец Дюво, огромный румяный толстяк с большой окладистой бородой, походил на персонажа из «Кентерберийских рассказов». Пастор Вергара, по вероисповеданию, скорее, принадлежавший к пресвитерианам, был маленьким, похожим на карлика человечком с взъерошенными седыми волосами и высокими скулами.

Три этих человека завершили создание единой действовавшей по всей Франции организации, единственной задачей которой было спасение еврейских детей от нацистов. Один только отец Шайе сумел спасти жизни более чем четырем тысячам из них, Дюво спрятал тысячу, а Вергара с помощью других протестантских пасторов довел их число до шести тысяч. Об остальных же позаботились другие люди, тоже движимые любовью к детям и ненавистью к нацистам.

Один известный врач, например, помещал еврейских детишек в свою больницу с фальшивыми диагнозами и историями болезней. Он также изобрел химическую жидкость, которой можно было удалить слово «еврей» на детских продуктовых карточках — красные чернила или штампы до этого выдерживали все применяемые к ним выводящие средства. Десять женщин средних лет (пять протестанток и пять католичек — участниц одного комитета), рискуя жизнями, спасли 358 ребятишек. Десятки мужчин и женщин, помогавших детям, были брошены в тюрьмы, некоторые убиты.

Отец Шайе, иезуит, был наиболее выдающейся фигурой среди участников этой бескорыстной, милосердной и опасной деятельности. После прекращения военных действий в 1940 году он начал выпускать воинствующе либеральный еженедельник Temoignage Chretien (Христианский очевидец), распространявший идеи подполья и пользовавшийся значительным авторитетом, особенно среди молодых мужчин и женщин, которые под его влиянием начинали посещать службы отца Шайе.

В 1942 году вишисты согнали и отправили в Германию несколько тысяч евреев. В Лионе, где жил священник, высылаемых разлучили с их детьми, которые— их всего оказалось сто двадцать человек — разбрелись по городу, и отец Шайе приступил к их розыску и спасению. Четверых, голодных и испуганных, он нашел в подвале одного дома, еще дюжину подобрали на улицах, а тридцать человек забрали из казарм, куда их поместила полиция. Собранных детей временно устраивали так, чтобы до них не добрались нацисты, а чтобы их смогли разыскать после войны родители, бывший детектив снимал у каждого ребенка отпечатки пальцев, а их имена, адреса, отличительные особенности регистрировались в трех экземплярах, которые затем надежно прятались. После этого отец Шайе отправлял своих молодых помощников, обычно 18—20-летних девушек, на велосипедах в деревни поговорить с местными жителями. Встречаясь с крестьянином, хозяином дома, девушки выясняли, был ли он патриотом, можно ли ему было доверить заботу о сиротах и имелось ли у него коровье или козье молоко. Таким образом они смогли устроить в области радиусом до 100 миль вокруг Лиона большую часть детей, а остальных разместили по католическим приютам и школам, снабдив их фальшивыми документами.

Более старшие, почтенного вида женщины, подвергаясь большому риску, отвозили детей в их новые дома. Трудно спокойно рассказывать о том, как на все это реагировали детишки. Одна девочка, которой дали новое имя, стала плакать: «Как же меня найдет мама, когда вернется?» Шестилетнего мальчика, у которого родители приехали из Голландии и который говорил по-французски с сильным акцентом, предупредили, чтобы он не разговаривал в дороге. Поездка длилась четыре часа, на протяжении которых он не раскрыл рта, а по приезде выяснилось, что у него мокрые штанишки. «Вы же не велели мне разговаривать»,— видя недоумение взрослых, с трогательным удивлением объяснил мальчуган.