В XX веке образованному человеку раскрыты поистине новые земля и небо. Он существует в принципиально иной Вселенной по сравнению с землянином первых веков нашей эры. Почему-то Булгаков не обратил внимание на это обстоятельство. Он принял откровение Иоанна Богослова как данность вне реального исторического процесса и конкретной эпохи. В отличие, скажем, отИсаака Ньютона, он не считал возможным хотя бы задним числом напрямую проецировать события, представленные в пророчестве, на исторический процесс.

По его мнению, в Апокалипсисе показаны символические картины. «Поэтому принципиально ошибочно дешифрировать их в: события конкретно-исторического… содержания, чуть ли не такого, о котором пишется в газетах; например, в землетрясениях непременно видеть революции, в хвостах саранчи пушки и т.п. Таким истолкованием нередко профанируется Апокалипсис, его толкование превращается в особое, фокусное искусство. Любителей этого занятия было много во все времена, немало их и сейчас.

То, что символизируется в Апокалипсисе, совершается в мире душ, духов и духовных сил, и эти духовные силы могут, конечно, обнаруживаться в событиях и эмпирической истории, — в войнах, революциях, реформациях, экономических переворотах, — но внутреннее, духовное, ноуменальное их значение может совершенно не соответствовать их эмпирически-историческому выражению. Величайшие всемирно-исторические события в апокалиптической схеме могут оказаться совсем незначительными, а еле заметные в эмпирической истории могут иметь совершенно исключительное значение (как, например, казнь некоего назарейского плотника при Понтии Пилате). Поэтому искание исторического гороскопа, внешнее ориентирование данной исторической эпохи в символах Апокалипсиса в корне ошибочно».

С таким выводом трудно не согласиться. Но тогда насколько корректны любые попытки толковать туманный язык пророчеств? Не следует ли отрешиться от них вовсе, довольствуясь четкими и неопровержимыми данными науки?

В том, что относится к описанию и установленным датировкам исторических событий — к историографии — такой вывод бесспорен. В этой области знаний существуют более или менее надежные опоры. Лишь те, кто слабо знает методику хронологии, сомневается в этом. Письменные источники обычно подтверждаются, опровергаются или уточняются археологическими исследованиями, а те, в свою очередь, контролируются данными геологии, геохронологии. В результате получаются научно обоснованные сведения.

Другое дело — осмысление исторического процесса, область историософии, философии истории. Здесь все далеко не так ясно и понятно. Более того, существуют непримиримые противоречия во взглядах исследователей. Это зависит не столько от их компетенции в данной области знаний, сколько от мировоззрения, склада ума и характера, степени осведомленности в других научных дисциплинах и личного жизненного опыта, не говоря уже о политических или религиозных пристрастиях.

Учитывая подобные обстоятельства, ОН. Булгаков предположил, что «цепь апокалиптических событий» может выходить «в некоторых своих частях и на поверхность истории… Апокалиптическое переживание истории в этом смысле возможно, а в таком случае опять возвращается потребность искать себя и свою эпоху в символах Апокалипсиса, вновь смотреться в это мистическое зеркало, в котором видят себя все эпохи». И тут многое зависит от личности и вдохновения толкователя.

«Основная идея Апокалипсиса… — считает Булгаков, — состоит в понимании мирового и исторического процесса как трагедии, притом не призрачной или временной, но вполне реальной борьбы двух духовных начал, причем злому началу принадлежит своя метафизическая (сверхприродная.