Но, вместо того чтобы перейти лагерь и прямо направиться к палатке капитана, Блю-Девиль, обойдя кругом своей хижины, пошел вдоль утесов, упираясь левой рукой об стену. Когда он достиг до куста какого-то колючего растения, лейтенант, рискуя оцарапать руки, раздвинул ветви и тотчас же скрылся в средине этого куста.

Этот человек, казалось, был одарен способностью диких зверей видеть во мраке; он шел не колеблясь, твердой поступью, которая доказывала, что он прекрасно знал, куда идет, и не боится ошибиться.

Пройдя куст, он лег на землю и ползком на руках и животе спустился в отверстие, сформировавшееся в уровень с землей, вроде отдушины в метр окружности, но так хорошо спрятанное и защищенное колючим кустом, что, не зная его, было немыслимо открыть его снаружи.

Бенито Рамирес, выбирая место для лагеря, забыл на этом кусте, вероятно без намерения, листок бумаги для сигаретки, который зацепился за шипы и остался тут; вид этого листка бумаги, почти незаметного, и причинил такую радость Блю-Девилю, что он чуть не вскрикнул; на этой бумаге он прочел все нужные для него указания.

Спустившись в отверстие, лейтенант очутился в длинном узком месте, шириною около двух метров, вышиною более пяти; грунт был из мелкого желтого пыльного песка; это узкое пространство зигзагами простиралось во всю длину утесов.

Лейтенант приподнялся и повернул направо; мрак был так густ, что, как говорит народная пословица, «сам черт, этот царь тьмы, мог бы наступить сам себе на хвост».

Блю-Девиль остановился на минуту, чтобы сообразить и успокоить ускоренное биение своего сердца; потом, мысленно повторив слово «идем!», продолжал подвигаться, принимая все предосторожности, чтобы не делать никакого шума, который, как бы легок ни был, мог его выдать.

Пройдя около семи или восьми минут, показавшиеся ему бесконечно длинными, лейтенант вдруг увидел несколько блестящих лучей, которые ложились полосами на левую стену подземелья.

Он дошел до зада палатки капитана.

Блю-Девиль остановился, задыхаясь; волнение заставляло его дрожать конвульсивной дрожью, пробегавшей по всем членам; он глубоко вздохнул; потом, когда вернулось его хладнокровие, когда он убедился, что уверенность не покинула его, он устремил взгляд на стены подземные и внимательно осмотрел их.

Нескольких секунд ему было достаточно, чтобы убедиться, что стена была исполосована трещинами настолько широкими, что он мог видеть палатку, или скорее грот, во всех его частях; одна из трещин находилась на четыре с половиной фута от земли и представляла прекрасный пункт для наблюдения.

Лейтенант приложил глаз к этой трещине и стал смотреть. Но почти тотчас же он быстро откинулся назад.

Черты его лица изменились и выражали удивление, почти ужас, который трудно передать.

Он был мертвенно-бледен, капли пота блестели на висках.

«Боже мой! — прошептал он мысленно, — это не то, этого быть не может! Я плохо видел, я ошибся! — Он вновь посмотрел. — Однако ведь это он, — начал он снова мысленно, — я его узнаю… сомнение невозможно!.. Так он не умер! А, демон! — сказал он, машинально сжимая кулаки, — на этот раз я держу тебя, ты не вырвешься! Да, да, вот он, этот выходец с того света. О презренный! Как, он еще на свете? Но теперь я знаю его тайну, пусть он трепещет! Мы не находимся больше в стенах Новой Голландии, ни на приисках в Калифорнии; ты пойман, Гарри Браун!..»

Высказав таким образом чувства, которые его волновали, и дав вылиться своему гневу, Блю-Девиль почувствовал, что спокойствие восстановилось в его уме: он провел рукой по своему мокрому от пота лбу; лицо его приняло свое постоянное бесстрастное выражение, и он снова приложил глаза к трещине.

Между тем, по-видимому, то, что увидел лейтенант, ничем не оправдывало странного волнения, которое им овладело.